Сказки Торгензема - страница 16

Наконец, живой, подвижный характер и взрывной темперамент мальчишки дали о себе знать. Во время очередного урока чистописания, Даниэль посадил на лист бумаги кляксу. Господин Бедингот бесцветным голосом потребовал переписать всю работу с самого начала, а Дан к этому моменту уже исписал два больших листа. От нового задания, он пришёл в отчаяние и неожиданно, впервые за три этих долгих несчастных месяца, воспротивился:

– Не буду, – тихо сказал он, отодвигая испорченный предательской кляксой лист, – я много писал и уже устал.

Редингот поджал губы и покачал ненавистной линейкой с требованиями вытянуть ладони. Дан затравленно вздрогнул, сглотнул от волнения, а потом неожиданно схватил чернильницу и с силой запустил ею в гувернёра. К счастью для последнего, в лицо ему увесистая стеклянная ёмкость не попала, но выплеснувшиеся чернила щедро окропили и сюртук, и правую часть лица, что-то попало даже в глаза. Ослеплённый едкой жидкостью, англичанин смешно замахал руками, как-то тонко взвизгнул и попытался ухватить за руку несносного мальчишку, но чернила не давали ему открывать глаза, а Дан ловко увернулся.

– Отстань от меня, проклятый Бегемот, – отбежав на безопасное расстояние, закричал в отчаянии мальчик по-итальянски, что бывало с ним в минуты наивысшего эмоционального возбуждения, – ты мне надоел, я писал два часа, больше не буду!

Он выскочил из унылой комнатушки, где мучился от уроков на протяжении почти трёх месяцев, и бросился сначала по коридору, а потом кубарем скатился с лестницы и раздетым выскочил в парк. Холодный сырой воздух его не остановил, Дан мчался прочь от дома, пока у него хватало сил. Он прекрасно сознавал, за таким проступком, конечно, последует наказание. Бедингот требовал розог для несносного мальчишки постоянно, но Отто, слава богу, как-то удавалось успокоить и отговорить гувернёра. Но теперь, угроза наказания стала неотвратима и неизбежна. Чтобы не быть подвергнутым унизительной и болезненной процедуре, Дан мчался к озеру. Убежать, убежать, как можно дальше! Убежать и спрятаться! Он знает место, где его не найдёт никто! Скрытый от холодного ветра и дождя в неглубоком скальном гроте у озера, он дал, наконец, волю слезам, за шумом ветра и плеском волн о валуны, его никто не слышал. Несмотря на промозглость и мелкий дождик, мальчишка просидел в своём убежище до самой темноты. Он слышал, как его искали, но решил ни за что не выходить к своим мучителям. В этот момент он ненавидел всех, кто был с ним рядом всё несчастливое время. Ему опостылели неумолимые взрослые, отчего-то запрещающие весело гулять по парку и играть вволю в кубики и солдатики, заставляющие бесконечно читать невыносимо скучные, непонятные истории, наказывающие за небольшую помарку среди проклятой, нудной писанины. Отчего они не пускают его в танцевальный зал и лишают сладкого? За что он вынужден терпеть такое к себе обращение?! Он ненавидел даже Отто, позволившего англичанину бить по рукам и наказывать, он ненавидел добрую Летицию, переставшую приходить к нему по вечерам с кружкой тёплого молока и белой булкой с мёдом. Словно затравленный зверёк он сидел неподвижно в своём надёжном убежище и мечтал замёрзнуть насмерть, очутиться рядом со своей мамой. Мысли о маме, смерти и жалость к себе заставили разрыдаться его сильнее прежнего. По этим звукам его нашли старый псарь Хьюго вместе с рыже-пегой овчаркой Тучкой, отправившиеся на поиски сбежавшего мальчика. Умная собака привела к небольшому гроту, где обнаружился залитый слезами, окоченевший и посиневший от холода беглец. Он сопротивлялся с бесконечным отчаянием, даже кусался и царапался, но что может сделать маленький, пятилетний мальчик против сильных, многочисленных взрослых. Прибежавший Отто быстро взял его на руки и попытался уговорить, успокоить. Дан вывернулся от него и бросился вновь бежать по берегу, а Тучка с громким лаем кинулась следом, перепугав мальчишку окончательно. В панике он зацепился ногой за какую-то полугнилую палку, с разбегу ткнулся лицом в мелкие камни, устилавшие берег озера, и затих, оглушённый падением и ужасом. Совершенно измученного, обессилевшего от отчаяния, перемазанного кровью из ссадин и царапин на лице, его, наконец, принесли в дом. Летиция, увидев любимца таким, только всплеснула руками, а потрясённый грустным зрелищем, управляющий Реддон, всегда жалевший и покойную Бьянку, и её маленького сынишку, сдвинув брови, сказал Бединготу: