–Такого гувернёра князю не надобно, я сегодня же напишу его высочеству о том, что вы не справились с возложенными на вас обязанностями. Вы завтра получите расчет, и… я вас более не задерживаю.
Вздрагивающего от пережитого несчастья и холода, а в Торгенземе уже начиналась настоящая зима, Дана отнесли в постель и препоручили заботам доктора, спешно приглашённого из соседнего городка. Ночью мальчику стало совсем плохо, он заболел. Его душил кашель, мучил жар, он беспрерывно плакал и просился к матери. Летиция по просьбе доктора не отходила от ребёнка, и, как пять лет назад недоношенного, так и сейчас выходила его, простуженного и потрясенного. Немного лучше Дану стало лишь к концу недели. Доктор не разрешал вставать, даже еду приносили в постель. Каждый из взрослых чувствовал за собой вину от случившегося. Ребёнка окружили лаской и вниманием, старались побаловать и развлечь. Все, кроме Бедингота. Он, поджав тонкие губы, покидая Торгензем, изрёк высокомерно:
– Ничего толкового из такого ребёнка не выйдет, он избалован, распущен и глуп. Я извещу его высочество о дурном нраве воспитанника.
– Без тебя разберёмся, – грубо и зло ответил Отто, он сильно переживал за заболевшего мальчика и больше уже не деликатничал, – нечего над сиротой куражиться, зануда английская, катись к своим джентльменам.
***
Болезнь длится долго. Сначала жар, потом проклятый кашель, не дающий ни говорить, ни спать, ни есть. Впрочем, есть Дану совсем не хочется. Летиция и Отто бесконечно уговаривают, и им удаётся кое-что впихнуть в него, но слишком мало, чтобы больной поправился окончательно. Уже и кашель прошёл, а мальчишка всё никак не окрепнет. Сил нет, бесконечно кружится голова, спать не хочется, вернее, не можется. Дан круглые сутки лежит, уставившись в потолок, ничего не хочется. Его теперь и рады бы отпустить на прогулку или дозволить поиграть в кубики, но теперь ему всё неинтересно. Немного только оживляется, когда Отто рассказывает своему подопечному сказки. Глаза блестят и даже немного розовеют губы, но у Отто сказки уж очень быстро заканчиваются, а слушать по второму разу совсем скучно. Дан со вздохом отворачивается к стенке и молчит, то ли спит, то ли нет. Прислуга уже смотрит на него с нескрываемой жалостью, а женщины начинают перешёптывания, мол, скоро заберёт красавица Бьянка сыночка к себе на небеса, не уберегли ребёночка. Летиция пробует пресекать тревожные разговоры, но они становятся настойчивее, а горничные, прибирающие в покоях маленького князя, нацепляют на свои глупые физиономии похоронное выражение, словно мальчик уже умер.
Однажды Отто принёс из огромной библиотеки, которой не пользуется никто, небольшую книжечку.
– Надоели тебе мои сказки, – выдохнул он в спину мальчику, тот лежал на постели как обычно согнувшись и отвернувшись к стене, и открыл первую историю, – так вот я тебе какие-то другие почитаю.
Ими оказались арабские сказки, а книжка называлась «1000 и 1 ночь». Чудесные волшебные сказки, впервые за долгие зимние месяцы, пробудившие в Дане какой-то слабенький интерес. Сначала он развернулся на постели, чтобы рассмотреть книжечку, а потом попросил её у Отто. Тоненькими пальчиками он переворачивает странички сам, с увлечением узнаёт об отважном Синдбаде, хитреце Али или Алладине. И вот он уже садится в постели и заинтересованно читает, а когда заканчивается одна книжка, Отто приносит ему следующую, а за ней ещё одну и ещё. Он подыскивает мальчику книжки непременно с картинками, тогда Дан рассматривает их с удовольствием и любопытством. И, наконец, наступает момент, и мальчишка просит поесть сам, к великой радости многочисленных опекунов и прислуги. А потом уже, когда наступает весна, он медленно встаёт и стоит покачиваясь. Отто поддерживает его осторожно
