Но ничего не помогало. Женька твёрдо решила страдать. И надо признать, делала это самозабвенно и с упоением.
Впрочем, в трезвые свои периоды Борис по-прежнему оставался милейшим человеком, интересным собеседником и заботливым отцом семейства.
Ну, а Софочка с замужеством и вовсе не торопилась. Выбирала. Долго. Да не выбрала.
Старой девой она не осталась, нет. За год до своего сорокалетия Софочка вышла замуж за коллегу – солидного и во всех смыслах положительного мужчину немного старше себя. И через пять лет спокойной, размеренной семейной жизни чуть не повесилась от тоски. Искренне любящий супруг так и не понял почему обожаемая им жёнушка подала на развод.
Как и не узнал настоящую причину её тоски.
Причину хорошо знала Женька.
Но ту давнюю историю – до сих пор кровоточащую старой раной, – они с подругой старались лишний раз не вспоминать, и уж тем более, не обсуждать. А история жила, жила сама по себе. Возвращаясь к Софочке тяжелыми бессонными ночами, она отражалась в равнодушном свете серебристой полной луны, а под утро незаметно растворялась в тумане запоздалых сожалений и обид.
Вообще у них обеих никогда не было секретов друг от друга. Даже самых маленьких. Ещё со школьных времён они легко и просто делились всеми девичьими тайнами, горестями и радостями.
И поэтому особенно удивительным оказался тот факт, что про злополучное рекамье Софочка так и не рассказала своей старой боевой подруге. Она, конечно, поведала ей о новом роскошном приобретении. Даже описала в мельчайших подробностях внешний вид антикварной кушетки, не забыв упомянуть и саму Жюли Рекамье – очаровательную француженку, давшую имя этому предмету мебели.
И всё.
Про странного Рудольфа, весьма кстати «забывшего» прелестную вещицу она промолчала. Как и про колдовское свечение. А в то, что рекамье имело наглость с ней разговаривать Софочка и сама отказывалась верить. В конце концов, она взрослая благоразумная женщина. Несчастливая только.
Зайдя в квартиру, пятидесятилетняя юбилярша первым делом кинулась к ледяной бутылке с минералкой, стоящей в холодильнике. Жажда была дикой. От чрезмерного количества выпитого шампанского её мутило. А вестибулярный аппарат явно и недвусмысленно намекал на то, что принимать горизонтальное положение пока не стоит.
Софочка сидела на кухне, прижав ко лбу упоительно холодную пластиковую бутылку, и изо всех сил старалась не провалиться в сон. Проспать вторую ночь подряд в крайне неудобном положении – такого жестокого издевательства её далеко не юный организм не переживёт. Кстати, о юности. Кряхтя, Софочка поднялась со стула и подошла к большому зеркалу в коридоре.
– Что за свинство? – вопросила она тишину, – ну, кто это придумал, что женщина с возрастом должна превращался вот в такое бесформенное существо? А?
Тишина ничего не ответила. Софочка продолжала разглядывать своё отражение. Не с ненавистью, отнюдь. Скорее с удивлением.
– Куда всё делось? Я не понимаю… У меня были роскошные золотые волосы, длинные ноги, и чёрт побери, талия! Талия! И где это всё? В какие такие параллельные миры это ушло? – грозно нахмурившись, поинтересовалась Софочка. Пригладив свою непослушную чёлку, она недовольно фыркнула, и совсем уж по-старушечьи шаркая ногами, поплелась в спальню. Ощущала она себя сейчас не на пятьдесят лет, а на все двести.
Проходя мимо рекамье, она замедлила шаг и внимательно оглядела антикварную вещицу. Ничего из ряда вон выходящего. Ткань не светится. Разговоров не слышно.
