“Нет, лучше отравлюсь! Сейчас же! Выпью уксусу, чтобы выжечь эту неотвязную боль”.
Любочка встала и направилась на кухню с одной мыслью: только бы хозяйки не оказалось на пути. Но тихой и молчаливой хозяйки ей не встретилось, и она спокойно добралась до дешёвого серванта, где среди кухонной утвари хранились специи.
Самоубийца с беспомощной тоской посмотрела на мешочки с крупами. Ни готовить-то она не умеет, ни вообще хозяйством заниматься. Так растыкой по короткой жизни и прокуролесила.
Люба поднесла к глазам прозрачный бутылёк с уксусной эссенцией.
“Не стану в кружку наливать, выпью из горлышка. Пусть будет хуже”.
Она решительно отколупнула пробочку.
– Никак сготовить решила, девонька?
В первую минуту Любочка даже не поняла, что слышит голос со стороны, так ушла из опостылевшего мира. Но тут сбоку нарисовались округлые телеса хозяйки.
– А то смотри, я вареничков сготовила.
Любка в мучительном непонимании сморщилась.
– Вареничков!?
– А то можно чайку со свежими травками.
Горло незадачливой самоубийцы перехватило подступившими рыданиями.
– Ч-аю…
Хозяйка, будто ничего не замечая, засуетилась.
– Пойди, голубушка, в комнату, я сейчас, я быстренько соберу.
Как в тумане Любочка вышла в комнату и бухнулась возле круглого стола, за которым они обычно трапезничали. Она не успела в себя прийти, как перед ней уже дымилась чашка душистого чая.
После первого глотка слёзы сами побежали из глаз.
– Что, Любушка, отравиться вздумала?
От ужаса у девки задрожал подбородок.
– Н-нет, баба Поля, с чего Вы взяли-то?
Баба Поля вздохнула.
– Да с тебя, родимая, взять-то пока нечего, ты одно сплошное недоразумение.
Ужас сменился недоумением. Любочка настолько привыкла к молчанию и незаметности хозяйки, что на миг забыла о происшедшем.
– Да с чего Вы взяли, баба Поля!? Глупости это!
– А чего ж тогда слёзы-то тебя не спрашивают? Ты, девонька, не хорохорься, у таких, как ты, завсегда один конец бывает. Я в токсикологии почитай с пятнадцать годов санитаркой отработала, навидалась всякого.
Любку захлестнуло возмущение. Никому она не дозволяла, чтобы её кто-то брался учить. Но баба Поля вдруг по-особенному посмотрела ей прямо в глаза, и внятно проговорила:
– Долгонько я ждала этого момента. Думала, уж не успею. Всё к этому сводилось. Да, видно, ты от своей судьбы тоже не уйдёшь.
– О чём это Вы?
У Любки возмущения как не бывало. Теперь изнутри всколыхнулся страх, да такой, что она была готова выпрыгнуть в окно.
“Может, бабка сбрендила?”
Словно прочитав её мысли, баба Поля с улыбкой ответила:
– Смотрю на тебя и себя вспоминаю. Так же вот от страха тряслась, тётку свою за сумасшедшую принимала… Ты хоть знаешь, почему мать твоя из деревни уехала?
Любка надула губы.
– Чо, с мамкой списались?
Но баба Поля на грубость внимания не обратила.
– Не дури, девонька. Матушка твоя обо мне и не ведает, но я о ней знаю всё. Так ты помнишь, почему тебя маленькой из родной деревни увезли?
Любка пожала плечами.
– А чо? Наверное, лучшей жизни захотели с папашкой, вот и смылись с колхозных полей.
– Эка ты о своих родителях! Да нет, голубушка, уехали они спешно, в ночь. Даже вещей с собой не взяли.
Любка непонимающе нахмурилась.
– Чо это они вдруг?
– А ты бабушку свою, Пелагею Даниловну, помнишь?
– Да нет, о ней никто у нас не говорил. Я пару раз спрашивала, но мать сразу замыкалась, клещами из неё не вытянешь. А мне оно надо?
До Любки вдруг дошло.
