Скобелев (сборник) - страница 38

Военные действия в Средней Азии не могли показать степень боевой подготовленности войск ввиду ограниченности масштабов и относительной слабости неприятеля, значительно уступавшего в организации и вооружении. И только крупная война, как, например, война с Турцией, могла стать подлинным экзаменом результативности реформ Милютина и методов подготовки войск Драгомирова. Но даже такой передовой человек, как Драгомиров, еще не полностью отрешился от взглядов прошлого («пуля – дура, штык – молодец») и, не полагаясь на мощь современного огня, рекомендовал по-прежнему выделять вперед в цепь только «восьмую часть солдат роты, а основную массу их использовать в сомкнутых строях». Такое построение казалось единственным, обеспечивающим дисциплину солдата, его повиновение в бою офицеру и якобы улучшавшим управление.

Если подготовка пехоты опиралась на печальный опыт Крымской кампании, то кавалерия и его не имела. Реорганизация конницы осуществлялась на ощупь, задачи, которые предстояло решать кавалерийским частям в бою, выглядели весьма неопределенно. А ведь современная война требовала от них не только высокой боевой выучки, но и умения решительно действовать в конном строю, совершать стремительные набеги и длительные переходы. Увы, такое многим регулярным частям, высшей мерой готовности которых было отменное умение гарцевать на парадах, оказалось не по силам. И только казачья конница, как и в былые времена, выглядела собранной и боеспособной.

По традиции, артиллерия русской армии представляла внушительную силу. Но и в подготовке артиллерии имелись серьезные изъяны. Недостаточно четко обозначились принципы сосредоточения огня, явно недооценивались возможности маневра. К началу войны артиллерия в русской армии имела значительное численное превосходство над турецкой, и это в какой то мере компенсировало ее слабые стороны.

В 60–80 годах XIX века, по образному выражению Д. А. Милютина, возникла «несчастная ружейная драма», смысл которой состоял в том, что русское военное министерство заказывало один за другим различные образцы ружей, но, не успев внедрить как следует один, прекращало выпуск, и предприятия приступали к другому. К началу русско-турецкой войны армия имела на вооружении три типа ружей. Соперничать по дальнобойности и точности огня с ружьями, поставляемыми западными державами турецкой армии, могла лишь винтовка X. Бердана – «берданка», которой было вооружено менее двадцати процентов солдат действующей армии.

Российское военное командование не располагало достоверной картиной состояния армии противника. Сведения о турецкой армии носили крайне противоречивый характер, и потому в высших кругах те, кто реально оценивал вооруженные силы Турции, оказались в меньшинстве. Характерна по этому поводу выдержка из дневника М. А. Газенкампфа, который через несколько дней после начала войны сделал следующую запись: «Вообще, настроение у нас самоуверенное: все убеждены, что война кончится одним ударом и что к сентябрю все будем дома». И это ошибочное представление просуществовало до тех пор, пока русским войскам не пришлось столкнуться с противником на поле брани.

Что же в действительности представляла собой в то время турецкая армия? Высшие посты в ней занимали военачальники, чья личная преданность султану не вызывала сомнений. Генералы интриговали, стараясь выгородить перед верховным правителем свои военные дарования. Обстановку, царившую в высшем турецком командовании, очень точно обрисовал Иззет Фуад-паша в своей книге «Упущенные благоприятные случаи»: «Из всех офицеров… меньшинство правильно получили свои чины; большинство же было обязано ими протекции». Фаворитизм, каприз заменяли выбор и старшинство.