Сколько волка ни корми - страница 47

Не от страха, нет. От неожиданности.

Русалка явно не в себе, это точно: на Сивера она внимания не обращает, на имя своё не откликается, да и занимается непонятно чем. Раскидан снег вокруг неё, даже лёд местами проломился – и прыгает русалка по этим прорубям, явно собой же и проделанным, и кружится вокруг них бешено, на льду голом поскальзываясь, то ногой, то всем телом в воду ледяную угождая, по пояс в неё проваливаясь, хохочет, смех свой мгновенно под песню подстраивая, выбирается на лёд обратно – и заново всё начинает. Покрыты инеем волосы её рыжие да лоно такое же рыжее, на обнажённых сосках уж сосульки образовались, кожа бледно-зелёная вся в корке изморози потрескавшейся, одержимые огни какие-то в глазах её ярких, зелёно-коричневых мечутся, которые по Врану равнодушно мажут.

Знает Вран глаза эти. Знает и волосы эти рыжие, и грудь эту, и лоно даже – видел Вран всё это своими глазами совсем недавно, предлагали ему всё это, красовались перед ним, а потом очень обиделись, когда Вран ответный шаг сделать отказался.

– Латута, – выдыхает он неверяще.

И русалка резко петь перестаёт.

– Нет, нет, нет, – Сивер быстро к Врану поворачивается, но не замечает Вран даже выражения его лица. Только на русалку Вран смотрит. – Не та это, кого ты увидел, слышишь меня? Никакая это не Латута, мы пришли к русалке, на русалку ты поглядишь и домой пойдёшь. Не… Бая! Почему пояс твой на неё не действует?

– Латута, – повторяет Вран, вперёд слепо шагая.

И мигом его Сивер плечо перехватывает – но Вран хватки этой и не чувствует почти.

Замирает русалка, ни в какую прорубь больше не прыгает. Смотрит на Врана глазами до боли знакомыми, губы пухлые такие же знакомые приоткрывает – и внезапно ошарашенность на лице Сивера, вплотную к Врану подскакивающего, появляется.

Потому что русалка медленно, неуверенно за Враном повторяет:

– Латута…

Дёргается Вран, из пальцев Сивера вырываясь – и почему-то легко у него это получается, не сопротивляется Сивер. Наверное, от растерянности. Не знает Вран, чем растерянность эта вызвана. Да и нет ему дела до Сивера сейчас.

– Пояс не может не действовать, – слышит Вран голос Баи негромкий. – Вран, только под ноги смотри. Пожалуйста.

Не останавливает Врана никто, не хватают его больше за руки. Вран ещё несколько шагов делает, хрустит что-то под его сапогом; совсем недавно от звука подобного Вран бы мигом камнем на месте застыл – но сейчас не застывает. Смотрит на него русалка – всё так же потерянно, всё так же неверяще. Не русалка на него смотрит – Латута. Голая, замёрзшая, вся водой леденелой покрытая. Знает Вран, что русалки кем угодно притвориться могут, лишь бы тебя за собой увести, лишь бы под воду тебя заманить, – мелькает эта мысль в его голове, но тут же другой смывается: разве понял бы тогда Вран, что обманывают его? Разве не должна русалка песни свои петь продолжать, разве не должны они Врану перезвонами соловьиными казаться, а прыжки её по льду бешеные в танцы самые изящные и соблазнительные превращаться?

Начинают у Латуты губы дрожать.

Вран на бег срывается.

– Вран! – раздаётся голос Баи за спиной. – Осторожно!

Но что-то неведомое Врана вперёд гонит – не проваливается Вран никуда, на льду не растягивается. Подбегает он к Латуте, всё в глаза ему отчаянно глядящей, останавливается – и не знает, что делать дальше. Лежат у него в сумке тряпки какие-то женские, Баей ему принесённые, лежит мясо сушёное – хотел Вран русалке подарки эти преподнести, как девки деревенские делают, дружбу ей свою показать, намерения добрые, – да только не русалка перед ним стоит, а как раз эта девка деревенская. Зелейница, от холода посиневшая, взглядом на него безумным и испуганным уставившаяся – как ребёнок малый, в лесу заблудившийся.