Сад огорожен плетнем. В саду – баня. В предбаннике пчелиное хозяйство и все лето спал дедушка: и свободней, и сад приходилось сторожить. В селе был еще только один сад – у крестьянина. Село государственное, помещиков вблизи не было. Очень ребят соблазняли яблоки. Особенно на нашей памяти надоедал Васька – парень соседей. Был у дедушки пистолет, большой, пистонный, чуть ли не от начала столетия. Привезли из Павельца. Заряжал вишневыми косточками и палил.
Где-то в саду Михаил Никифорович Кормильцев сфотографировал в июле 1896 г. семью: дедушка, бабушка, тетя Катя <сестра И.Д. Журавлева>, папа. Папа – четвертый снимок. Все остальные – первый, для тети Кати – единственный. И то, что захватил объектив, осталось на память от всего журавинского сада. <…>
В саду – пчельник. Говорили мне, когда было много ульев с пчелой, стояли и в огороде. Дедушка вел роевое хозяйство в дуплянках. Папа тоже занимался пчеловодством. На всех ульях бледно-голубой краской написал номера, сам сделал два рамочных улья – «желтый» и «красный», столь знакомый по Скопину. <…> В календаре Наумовича на 1891 г. (берегу его) – статья по пчеловодству. По образцу описанного там медомёта сделал папа клетку для медогонки, но не успел довести до конца. Позже ее привезли в Скопин и бросили – не нужна. В 1913 г. приобрели готовую, а раньше не было меду.
Омшаник – летом в нем хранились пустые дуплянки – стоял ближе к дому. А вокруг – заросли хрена. <…>
Район Журавинки – безлесый. Поэтому каждая жердь, бревно, столь необходимые в хозяйстве, ценились дорого, береглись. Печи топили соломой, торфом. Запасные бревна лежали вдоль огорода, по улице. Дедушка любил затесывать колья. Их запас – для сада, починки, плетня, завалинки, к вбитому колу привязывали дуплянки, – стоял на огороде, прислоненный к котуху.
Устраивались семейные походы в лес за вениками. Дедушка взбирался на верхушку березы (он мастер был лазить) и, крепко держась, прыгал. Береза изгибалась до земли, спутницы наламывали ветки.
Тетя Анюта посильно помогала во всех видах хозяйства. На ней больше лежала работа не тяжелая, но кропотливая: сбор ягод, щипать перья и пух для подушек, перин (птицы было много), шитье. Один мужик (Конкин?) где-то в сыром месте развел много черной смородины. Ему платили за ягоды деньги, а рвать посылали тетю. Но главное ее семейное дело – шитьё. <…> Прежде тетя не шила, все только смотрела с полатей, как шьет Оля. Все уехали на свадьбу Оли. Тетя слезла с полатей и взялась шить Лизе какую-то одежку. Получилось. <…> С тех пор семью обшивала тетя. В Скопине шила верхнее нам, ребятишкам, даже папе его домашние полукафтанья и, конечно, все белье, покрышки… Сама сшила похоронную одежду для себя… Когда-то, рассказывая о своей болезненности, говорила, сколько она износила платья, заготовленного на смерть…
Зимой по деревням ходили портные – живут в избе с хозяевами на их харчах и обшивают семью. Приглашали и наши – зимняя одежда, дедушкины и проч. <…>
Постоянные сношения поддерживались с Лоховыми – Марья Григорьевна, племянница бабушки, и Василий Иваныч. Это единственная родня, жившая почти в том же селе. Их дом – в деревне Вороновке, в километре от наших. Там же жил их сын Михаил, а теперь живет с своей семьей внук Николай. Конюхбовские, ибо поселок прежде назывался Конюхи и Конюшкби. Здесь прежде были государственные конюшни. Их куда-то перевели, а служилый люд остался на месте крестьянствовать. Одевались они по-городски, как мещане. А в Журавинке ходили в панёвах…
