Читать онлайн Дмитрий Болтунов - Скорая. За кулисами жизни и смерти

Скорая. За кулисами жизни и смерти

Как артиста БАЛЕТА стал фельдшером скорой помощи

Болтунов Дмитрий

2025

Оглавление

Введение

Глава 1. Из Ада в Чистилище

Глава 2. Корона

Глава 3. Гипертонический криз

Глава 4. Инфаркт миокарда

Часть 5. Очередь

Часть 6. Сахарный диабет

Глава 7. Не пьёт

Глава 8. Хлебушек

Глава 9. Семейная сцена

Глава 10. Апокалипсис

Глава 11. Народная анестезия

Глава 12. Почему женщины убивают

Глава 13. Домашние антибиотики

Глава 14. Роды

Глава 15. Преступная невнимательность

Глава 16. Лапы холода

Глава 17. Свадьба

Глава 18. Треугольник смерти

Глава 19. Ранняя выписка

Глава 20. Редкий зверь

Глава 21. Мозговой крик

Глава 22. Киви

Глава 23. Новый год

Глава 24. Тени

Глава 25. Последняя надежда

Глава 26. Панкреонекроз

Глава 27. Народная медицина

Глава 28. Дуремар в юбке

Вместо эпилога

Введение

– Нет, нет, нет! Не так! Артём, это не то. Твои движения – это твой язык, речь, мысли и чувства. Ты жестом, движением, танцем, рассказываешь историю. Историю своего героя. Твою историю. И стиль движения – это необходимая часть речи. Ты – француз, и говоришь не по-русски. При этом, ты крестьянин, обезумевший от любви, ослеплённый ею, ты – безумен. Тебя окружают видения девушки, которая тебя не любит. Голоса шепчут жуткие вещи. Ты пытаешься убежать. Спастись. Скрыться во мраке ночи. И не только ночи. Любовь вместо того, чтобы нести свет, погрузила в бездну отчаяния. Именно это свело тебя с ума. Именно поэтому ты подчиняешься жутким голосам в твоей голове. Ты убиваешь себя прыжком в свободу. Полёт и смерть. И не забывай пластику – движения должны быть одновременно лёгкими, как в полноги, плавными и несмотря на безумие – широкими. Вспомни, мы ходили с тобой на выставку Ван Гога. Помнишь картину «Красные виноградники в Арле»? Вспомни краски, мазки, нанесённые холст. Они должны быть такими же. Условными, но максимально конкретными. И не забудь про перелом, когда ты начинаешь видеть и слышать то, что никто, кроме тебя, не видит. И музыка, музыка! Чувствуй её переходы. Под кажущейся весёлостью скрывается бездна грядущей трагедии. Внутреннее напряжение. Ощути его. Передай его зрителю. Зритель должен тебе верить.

Артём держал руки на поясе и глубоко дышал, смотря немного исподлобья. Парень внимательно слушал и анализировал. Рёбра тяжело поднимались и опускались после сложнейшей вариации. Мы замахнулись на великое – на шедевр Ролана Пёти́ «Арлезианка». Сумасшедших очень сложно играть, очень сложно проникнуть в их сознание и донести зрителю. А здесь ещё требуется буквально филигранная техника движения, когда важны даже положение пальцев и направление взгляда.

– Да! Лучше! Лучше! Короче движение! Не лети! Ты не лебединое озеро танцуешь! Короче движение! А ноги раскрывай как положено! Прыгай без прыжка! Резче руками! Нет, ты не видишь призрака, ты видишь рояль! А вот прыжок в окно хороший.

На часах восемь часов утра. Раз за разом мы проходим эту вариацию. Что-то исправляется, что-то нет, появляются новые и новые детали. Этот номер должен быть лучшим. Я верю в Артёма. А он верит мне.

Сначала ему казалось дикостью идти со мной после репетиции в Пушкинский музей, смотреть картины, читать рассказ неизвестного Альфонса Доде «Арлезианка», слушать музыку до момента, когда можно спеть её наизусть, бесконечно беседовать вместо того, чтобы репетировать, смотреть, как танцуют эту вещь разные артисты. Но это дало свои плоды. Артём меня понял. Результаты этой внутренней работы появились почти сразу.

Мы репетировали практически каждый день. Французский стиль танца давался тяжело. Тело сопротивлялось. Оно привыкло совсем к другим подходам. Другие прыжки, другие руки, другая манера. Но шаг за шагом, час за часом, репетиция за репетицией – и Артём начал говорить на французском языке.

Пот, застилающий глаза, сцепленные до скрежета зубы, ноющие мышцы, срывы, ранние подъёмы и недосып, но мы вышли на сцену. Артём вжился в роль.

На экзамене я сидел в световой рубке и сам вёл его лучом прожектора в кромешной темноте сцены. У самого пот стекал по вискам от напряжения. Ничего не спрятать, ничего не скрыть. Он один, освещённый светом, живёт на огромной сцене. Его герой мечется по сцене. Он реально слышит жуткие голоса, доказывающие, что жизнь бессмысленна, его любовь предана и единственный выход – это смерть. Его безумный взгляд виден даже сверху. Блеск пота на теле подчёркивает каждую мышцу, каждое движение, добавляя игру света и тени в танце. Кажется, что это пот из-за бредовой лихорадки.

Последний прыжок. Свет резко гаснет.

В зале сначала царит молчание. А потом он взрывается аплодисментами. Победа. Мы покорили недосягаемую вершину.

А потом пришла беда.

В кармане завибрировал телефон. На часах было восемь часов вечера.

– Да? Артём, что случилось?

– Дмитрий Валерьевич, я не смогу завтра прийти на репетицию.

– Почему?

– У меня травма, – это был удар под дых, – я сегодня упал с прыжка и подвернулась правая стопа. Там что-то хрустнуло, отекло, а теперь синяк.

Год назад я сам упал с прыжка, подвернул стопу и всё было именно так, как описал Артём.

– Ты был у врача? – я чувствовал, как в горле начало пересыхать. Через месяц у парня главный экзамен, путёвка в жизнь – классический танец. Если это разрыв связок голеностопа, то сдать практически нереально.

– Да. Он сказал, что разрыв.

Сердце в груди на секунду замерло, а потом бешено заколотилось.

– И? Какое-то лечение назначил?

– Ну… Сказал три недели полного покоя.

 «Но это самоубийство!», – заорал внутренний голос.

– Плохо, – прохрипел я, стараясь не терять контроль над собой.

«Ну почему у нас нет балетных врачей?! Или хотя бы спортивных, разбирающихся в балетной специфике?!», – продолжил бушевать внутренний голос.

– Ты же понимаешь, что покой – это плохая идея?

В трубке повисла тишина, но я почувствовал, что парень кивнул.

– Хорошо. Тогда слушай…

Я рассказал Артёму, как восстанавливался сам. Меня реабилитировал отец, человек с ветеринарным образованием. Звучит дико. Но через две недели я уже мог полноценно заниматься и выходить на сцену.

А ещё это событие привнесло новизну в мою жизнь. В голове зародилась мысль, и я её думал. Долго. Я её отрицал. Говорил, что это невозможно. Я не справлюсь. Я слишком тупой и не смогу нести такую ответственность. А потом, когда уже начал чувствовать, что эта проклятая идея не даёт спать, я заключил с собой сделку.

Я пойду в медицину. Но не лечить людей. А помогать балетным восстанавливаться после травмы и, главное, не допускать таких глупых травм.

Я был уверен тогда и уверен сейчас – система обучения балетных детей устарела. Парадигма, что травмы нормальны, ошибочна.

Артём поломался не потому, что неудачно приземлился. Это произошло на уставшие ноги. Целый год ребёнка гоняли по конкурсам и соревнованиям, он брал золотые медали практически нон-стопом. А ещё бесконечные спектакли, концерты и дикие нагрузки помимо обучения – и организм просто не выдержал. Хотя сейчас я понимаю, что и это неосновная проблема. Нет культуры здоровья. Оно не ценится и выступает разменной монетой в угоду амбициям.

Артём успел частично восстановиться к экзаменам. Его взяли в Большой театр. Сейчас у него всё хорошо.

Но мысль, засевшая в голове, терзала меня до самого выпуска.

Я сидел в кабинете декана после защиты диплома и вполуха слушал утешения о том, что не удалось защититься, как ожидалось. Мне было всё равно.

– Елена Борисовна, мне безразличен этот диплом. Получил, и слава Богу. Верите, мне всё равно на Нину Васильевну и её друзей. О том, что так будет, стало понятно на третьем курсе, когда я высказался о её компетентности. Точнее, об отсутствии таковой. Тем более Андрей Александрович поставил мне неуд за диплом, но сам сказал, какие видео показывать на защите. Я вообще не планирую работать в этой сфере. Я буду поступать в медколледж на лечебное дело.

Повисла тишина.

– Дима, ты точно понимаешь, что делаешь? – декан была очень удивлена. – Ты же понимаешь, что это будет работа с наркоманами, бомжами и алкашами?

Было весьма необычно слышать от кандидата филологических наук такой сленг. Я не удержался от улыбки, но, честно говоря, об этом я как-то не подумал. Уверенности у меня чуть поубавилось.

– Конечно, понимаю, – не моргнув глазом ответил я. – Только я не планирую ездить на скорой помощи.

– А зачем тогда? – Елена Борисовна с интересом посмотрела на меня поверх очков.

– Потом как-нибудь расскажу. Когда всё получится.

Так я сделал шаг в новый для меня мир.

Мир медицины, бессонных ночей, анатомии, крови, больных людей, цинизма, чёрного юмора и иногда спасённых жизней.

– Дима, как тебя занесло в медицину?

– Д-а-а-а… Это длинная история.

И сразу в голове появляется образ балетного зала, темнота за окном, восемь часов утра на часах. И Артём стоит, упёршись руками в бока. Грудная клетка поднимается и опускается, создавая гипервентиляцию. Пот стекает по лицу и по шее, помогая избежать гипертермии и перегрева. А я стараюсь объяснить ему, как сыграть шизофренический бред с голосами в голове и галлюцинациями. Интересно, а сам хореограф понимал, какую болезнь заставлял играть первого танцора? Скорее всего, да. Очень уж натурально получилось. Хотя это мог быть и алкогольный делирий. Но про алкоголь в балете ничего не сказано. Так что…

А Артём молодец. Иногда я смотрю на записи, где он танцует сольные и даже ведущие партии в Большом театре.

Глава 1. Из Ада в Чистилище

– Кого я вижу! – Евгений Олегович с улыбкой откинулся на спинку кресла, перебирая пальцами по столу. Я молчал. – Ну чего стоишь? Присаживайся, – жестом он указал на стул. Я прошёл в кабинет и присел, доставая из рюкзака документы. – Это же ты полгода назад доказывал, что никогда, ни под каким видом не придёшь ко мне работать?

Я дернул головой в знак согласия. Было ну очень стыдно и неудобно.

– Так получилось.

– Ну да, ну да, ковид, все дела, я всё понимаю. Даже Олимпийские игры отменили, – Евгений Олегович не мог упустить возможность подколоть меня. Собственно, на это были причины.

***

– Вы не понимаете! – я старался говорить спокойно, – мне правда не нужна скорая помощь! Поставьте мне три, и больше мы с вами не встретимся.

Руководитель учебной практики с усмешкой откинулся на стуле и скрестил руки.

– А потом мне будут рассказывать о фельдшере-убийце, а я буду краснеть? Хорошо придумали. Вы правда полагаете, что первый с таким запросом?

– Евгений Олегович, я не знаю, первый или нет, но я работаю хореографом в команде олимпийского резерва. Мне вообще вся эта медицина никуда не уперлась.

Евгений Олегович снова усмехнулся.

– Дима, нет, – он кивком подбородка указал на лежащий на столе лист бумаги, – записывайте себя в график, или я поставлю вас так, как удобно мне.

Внутри меня все клокотало от злости. Ну вот как можно не понимать, что мне это всё не нужно?! Почему надо быть таким упрямым бараном?

Я – артист балета, хореограф, работаю со спортсменами –  со сборной города! – и мне придётся ездить за сорок километров от дома на какую-то идиотскую практику и развозить бомжей по больницам.

– Грёбаный… – я пытался сделать невозможное. Тренировки, дежурства в больнице и теперь ещё вот это. Как ни крути, но сном придётся пожертвовать. Семь дежурств в больнице, семь на скорой, и ещё минимум три тренировочных дня. Точнее, ночи. Так получилось, что тренировки начинались в восемь вечера и заканчивались в районе полуночи. А днём ещё индивидуальные занятия… Где-то в подсознании шевельнулась паническая мысль: «Я не вывезу». «У тебя нет вариантов», – возразил внутренний зануда. А я только вздохнул, оценив получившуюся рабочую химеру. Химера ехидно ухмыльнулась и переползла на рабочий стол руководителя практики.