– Что сказать, юноши? Вы же позволите старику обращаться к вам не без фамильярности? – Гуров чувствовал, как Штолин буквально обыскивает гостей взглядом. – У нас тут, как видите, апрель, речка, теплынь, судаки в коптильне. Царская уха, между прочим, – он указал на чугунок на огне у деревянной беседки у воды, – на костре. Три вида рыбы…
– Карась, щука, стерлядь? – оживился Крячко. В нем проснулся азарт выросшего в Приморско-Ахтарске Краснодарского края рыбака, который гордился, что в его роду были и суровые архангельские поморы. Может, их просоленный нрав и позволил полковнику при всем его балагурстве ужиться с жестким, мрачноватым и резким Гуровым. Тот не смог подмять его, как делал с другими, а увидел равного себе. Товарища и напарника.
Коротая с Гуровым долгие часы слежки, он до сих пор погружался воспоминаниями в воды Ахтарского залива Азовского моря. До поступления в школу милиции он ловил у старого рыбозавода по осени жирную крупную тарань, которую вечно занятая хозяйством мать наскоро жарила, бабушка же тушила с чесноком к воскресному ужину в коммуналке с соседями, всю последующую неделю смакуя, как снятую вилкой тающую рыбью мякоть, похвалу.
– Как рыбак рыбака чую издалека, – в голосе Штолина промелькнуло не укрывшееся от Гурова торжество. – Браво, юноша! Только на похлебку там окуньки.
Крячко довольно хлопнул в ладоши.
– Неужто специально к нашему приезду ловлены?
– Волжанам, юноша, таких вопросов не задают! Все чин чинарем! – развел руками Штолин. – Рыба утром бороздила просторы матушки Волги. Сом прямо из протоки вон за тем островом, – он указал на гряду песчаных островов вниз по течению, – в кастрюлю пожаловал. А сами-то будете из каких рыбных мест?
– Мы их, – отчеканил Гуров, – не выдаем. А официальную версию вы знаете: прибыли из Москвы.
– Официальные версии, – Штолин не отводил взгляд от готовящегося блюда, – иногда страшно далеки от народа.
– Например? – жестко спросил Гуров.
– Например, от китайского. Или американского, – отшутился Штолин. – Вы какой предпочитаете?
– Российский.
Гуров смотрел на него в упор.
Будто почувствовав на себе его взгляд, старик медленно поднял на него глаза.
– Тогда поддержите отечественного производителя и отведайте дары нашей крафтовой пивоварни. Между прочим, крайне уважаемый местный бренд.
В его руках появилась бутылка нефильтрованного темного пива. На этикетке была изображена изможденная русалка с заплаканными водянисто-голубыми глазами. Пепельно-перламутровые пряди струились по ее хрупким плечам с почти прозрачной, мерцающей на изгибах рук зелеными чешуйками кожей. Она сидела на скользком камне, печально обхватив свой поджатый хвост, как ребенок, в какой-то промышленной зоне недалеко от моста. За широкой рекой, которая текла за ее спиной, виднелись Троицкий собор, гостиница «Словакия» и речной вокзал. Казалось, сирена намеренно отвернулась от Саратова, будто именно этот город был причиной ее горьких слез.
– Грустная особа, – Гуров покрутил в руках маленькую бутылку, словно созданную, чтобы годами дрейфовать по волнам, храня в своем чреве послание русалки. – Знаменитая местная утопленница?
– Кто знает, – Штолин усмехнулся в усы, стоя в клубах сизого дыма, – сколько в этих водах покоится прекрасных девушек, погибших из-за злой мачехи или несчастной любви?
Его взгляд остановился на водной глади.
– Славяне же не считали русалок чудовищами. Наши предки верили, что сирены всего лишь несчастные утопленницы, чей уход был преждевременным и неестественным. Только поэтому к ним относились как к нечистой силе.
