Если Ты меня вылечишь, если Ты меня поднимешь, если Ты мне поможешь, то я теперь не буду жить так, как будто этого всего нет. Я буду жить так, чтобы помнить, что в такой подобной беде, в какой я был или была, – много-много людей, и они там остаются. Им нужна или протянутая рука, или какая-то собранная копейка благотворительная. Им нужно, может, лекарство, или поцелуй в лобик, или вытертые слезы, или молитва. Но им нужно много, в конце концов. А я об этом не знал. Ну, не знал.
Часто мы спрашиваем: а зачем в мире так много беды? А ты мне скажи, как без беды чужую беду пожалеть? Это не моя беда, она мне как бы до лампочки. А вот если это моя беда, и я теперь помню об этом, и у меня появляется возможность сострадания, возможность сопереживания, возможность деятельной любви к страдающему человеку. Этим пронизано очень много текстов. В том числе текстов литературы.
Например, Антон Павлович Чехов говорил, что у двери, за которой живет счастливый человек, должен стоять человек с молоточком и, регулярно стуча в двери дома счастливого человека, напоминать ему о том, что ты-то сейчас счастлив, а кроме тебя в этом мире многие несчастливы. Такая священная фраза, я бы сказал, находится в россыпях различных фраз, вышедших из-под руки Антона Павловича. Вот человек с молоточком. И пока человек лично не испытал что-либо…
Почему, например, важно парню в армии отслужить? Потому что вкус хлеба, цену свободного времени и многое другое познаёшь ты только тогда, когда лишаешься привычной домашней пищи, постоянно занят, постоянно под окриком командира. И тогда ты начинаешь по-другому оценивать окружающий мир.
Одним словом, у беды есть свой смысл. Поэтому от беды не отвернешься и не убежишь, беду можно только пройти насквозь вперед.
Я желаю мужества всем, у кого беда есть. Но я желаю сострадания всем тем, у кого беда была и прошла. Она была у вас для того, чтобы вы не забыли о ней и жалели тех, кто сегодня находится в том, в чем когда-то были вы и плакали.
Они легче пуха и незаметнее слабого ветерка. За день их бывает так много и они так разнообразны, что отследить их все и дать себе отчет в их качестве едва ли возможно. Мы говорим о помыслах.
Они есть у всех, и они не только разнообразны. По временам они еще и безобразны. А еще пусты, или неожиданны, или фантасмагоричны. Кто поймает их сачком, как бабочку? Кто пересчитает их, как песчинки в горсти? Да стоит ли вообще обращать на них внимание или можно махнуть рукой на эту мысленную моль, на эту пыль, соскучившуюся по мокрой тряпке?
