– Что он говорил?
– Утверждал, что может видеть смерть людей до того, как она произойдёт. Что его преследуют тени. Что он должен кого-то остановить, – Краснова захлопнула папку. – Типичная параноидальная шизофрения. Мы начали лечение нейролептиками…
– Но?
– Но через неделю начались странности, – она остановилась перед дверью с табличкой "Ординаторская". – Давайте зайдём, я вам кое-что покажу.
В небольшом кабинете царил творческий беспорядок – заваленный бумагами стол, шкаф с медицинскими журналами, старый компьютер. Краснова выдвинула ящик стола и достала папку с рисунками.
– Вот, смотрите.
Соколов взял первый лист. На нем был изображён мужчина средних лет в деловом костюме – рисунок был выполнен карандашом, но с поразительным мастерством.
– Это Ветров, – узнал Соколов. – Первая жертва.
– Да. А теперь посмотрите на дату.
В углу рисунка стояло число: 14 июля. За день до исчезновения Ветрова.
– Здесь все восемь пропавших, – продолжала Краснова, раскладывая рисунки. – Каждый нарисован за день-два до исчезновения. С такими подробностями… Вот, например, у Махотина на рисунке в кармане пачка активированного угля. А вот Веретенников в машине…
Соколов внимательно рассматривал рисунки. Они были невероятно детальными – каждая морщинка, каждая складка одежды. И у всех изображённых было одинаковое выражение лица – какое-то отрешённое, пустое.
– А это он начал рисовать вчера, – Краснова протянула ему последний лист.
На незаконченном рисунке был изображён полный мужчина лет шестидесяти, в дорогом костюме.
– Кто это?
– Пока не знаю. Но если схема сохранится… – она не договорила.
– Он станет девятым, – закончил за неё Соколов. – Где сейчас Залесский?
– В палате 237, закрытое отделение. Пойдёмте, только… – она замялась. – Должна вас предупредить. Он может быть… специфическим.
– В каком смысле?
– Увидите сами.
Мы пытались понять, откуда он берет информацию, – продолжала Краснова, просматривая медицинскую карту. – Доступа к телевидению у него нет, газет не читает. Интернетом не пользуется. Но рисунки… – она покачала головой. – Каждая деталь совпадает. Вплоть до царапины на часах Махотина и сломанной запонки Климова.
– А что говорит сам пациент?
– В том-то и дело… – она захлопнула папку. – Он описывает не только то, что было перед исчезновением. Он рассказывает, что происходит с ними сейчас. Говорит, что видит их… "застывшими во времени", так он это называет. И с каждым новым рисунком становится все более беспокойным. Твердит, что времени остается все меньше.
Они поднялись на третий этаж. Здесь коридор был уже, а двери – массивнее. У входа в отделение дежурил санитар.
– К Залесскому, Петр, – кивнула ему Краснова.
Санитар отпер решетчатую дверь, пропуская их внутрь.
– Как он сегодня? – спросила доктор.
– Спокойный. Рисует что-то, как обычно.
Они остановились перед дверью с номером 237. Через небольшое окошко Соколов увидел молодого мужчину, сидящего на кровати. Бледный, измождённый, с всклокоченными тёмными волосами – он сосредоточенно работал над каким-то рисунком.
– Помните, я говорила про странности? – тихо произнесла Краснова. – Смотрите внимательно на его глаза.
Словно услышав её слова, Залесский поднял голову. Соколов невольно отшатнулся – глаза пациента были абсолютно чёрными, без белков. Как две бездонные ямы.
– Это… линзы? – спросил он.
– Нет. Мы проверяли. И анализы ничего не показывают – физиологически его глаза совершенно нормальные. Просто… такие.
