– А теперь мы усадим госпожу, – сказал крестьянин.
Свернув вчетверо мешок, он положил его на передок повозки у самых оглобель. Отец помог устроиться матери, которая села свесив ноги, примостил у нее на руках сестренку, чей рот был красочно измазан шоколадом, а сам зашагал рядом с ними. Я же, взобравшись на парапет, пританцовывая, шел следом.
Поль, совсем успокоившийся и торжествующий, грациозно раскачивался взад и вперед в такт шагам мула, а я с большим трудом удерживался от жгучего желания вскочить на мула позади него.
Горизонт был скрыт высоким и густым корабельным лесом, который тянулся по сторонам извилистой дороги.
После двадцати минут ходьбы перед нами внезапно открылся вид на деревушку, примостившуюся на самом верху холма между двумя ложбинами.
Справа и слева пейзаж замыкали два крутых каменистых склона, которые в Провансе называют «бары».
– Вот и деревушка Ла-Трей! – сказал отец.
Впереди дорога круто поднималась вверх.
– Здесь, – проговорил крестьянин, – госпоже придется сойти, а нам подтолкнуть повозку.
Мул и сам уже остановился, мать соскочила на пыльную дорогу, крестьянин снял Поля с его трона, а потом, открыв под днищем телеги нечто вроде ящика, вынул оттуда два больших деревянных клина и протянул один из них удивленной матери.
– Это тормозные колодки. Как скажу, подкладывайте одну сзади под колесо вот с этой стороны!
Мать засветилась от возможности участвовать в деле наравне с мужчинами и взяла огромную колодку в свои маленькие ручки.
– А я, – заявил Поль, – подложу с той стороны.
Его предложение было принято, а я очень обиделся на это еще одно нарушение прав старшинства. Но я взял ослепительный реванш, когда крестьянин протянул мне свой кнут, огромный кнут возницы, и сказал:
– А ты будешь хлестать мула.
– По заду?
– Да по всему, и рукояткой тоже!
После чего он поплевал на ладони, втянул голову в плечи и, вытянув руки вперед, уперся ими в задок повозки: тело его приняло почти горизонтальное положение. Отец по собственной инициативе принял такую же позу. Затем крестьянин, прокричав в адрес мула несколько очень обидных ругательств, велел мне: «Пико! Пико!» («Бей! Бей!») – и изо всех сил толкнул повозку. Я ударил животное, но не больно, а просто чтобы подать ему знак, мол, нужно поднатужиться: экипаж сдвинулся с места и прошел метров тридцать. Тут крестьянин, не поднимая головы, между двумя выдохами крикнул:
– Колодку! Колодку!
Мать, которая шла рядом с колесом, живо подсунула деревянный клин под железный обруч. Поль с замечательной ловкостью сделал то же самое с другой стороны, и повозка остановилась на пятиминутный отдых. Крестьянин воспользовался перерывом, чтобы сказать мне, что бить нужно гораздо сильнее и лучше по брюху.
– Нет! Нет, не хочу! – завопил вдруг Поль.
Отец совсем было умилился доброте малыша, и тут Поль, показывая пальцем на крестьянина, который того не ожидал, вдруг закричал:
– Ему надо выколоть глаза!
– Ого! – негодующе промолвил Франсуа. – Выколоть глаза мне? Это еще что за дикарь? По-моему, его следует запереть в ящик! – и сделал вид, что открывает ящик.
Поль отскочил и вцепился в отцовские брюки.
– Вот что получается, – веско проговорил отец, – когда хочешь выколоть глаза человеку. Конец один – тебя запрут в ящик!
– Это неправда, – заревел Поль, – я не хочу!
– Сударь, – вмешалась тут мать, – может быть, мы подождем немножко? Я полагаю, что он сказал так не всерьез!
