Из сшитых вместе кусков скальпов росли пучки жирных волос, черных и прямых, светлых и вьющихся, каштановых и кудрявых. Единственная бровь изгибалась не над глазом, но над чем-то напоминающим желчный пузырь, как будто желчные пузыри способны на иронический вопросительный взгляд, хотя всем прекрасно известно, что они могут лишь злобно хмуриться…
Пташка Пеструшка наконец поняла, что это склизкое подрагивающее чудовище вовсе не плод ее воображения. О нет, оно было вполне реальным.
И оно лезло на палубу, перемещаясь на множестве лапок, будто сороконожка, а его черные блестящие глаза, в чем Пташка уже не сомневалась, были устремлены прямо на нее, с типичной для крыс алчностью. Маленькие зубастые пасти открывались и закрывались, истекая слюной, а под ними, водя из стороны в сторону, неустанно нюхали воздух розовые, похожие на пуговки носики.
Судорожно всхлипывая, Пташка начала отползать на четвереньках по палубе.
Изнутри твари высунулось мускулистое человеческое предплечье, расположенное в крайне неудобном месте; на его запястье виднелась яркая татуировка в виде резвящихся ягнят. Из складок органов появилась вторая рука с татуировкой в виде рычащего черного волка. Вонзая ногти в доски палубы, тварь продолжала волочить свою тушу с целеустремленностью гигантского слизня, почуявшего кучу свежего навоза.
Наконец кошмарное создание сползло с трапа и с невероятной скоростью устремилось вперед. Из разинутого рта Пташки Пеструшки вырвался вопль, способный вдребезги разбить стекло. Она развернулась кругом, пытаясь вскочить на ноги, и тут же повалилась на бок, угодив левой рукой и левой ногой в открытый люк трюма.
Бедная женщина рухнула во тьму, пару раз ударившись о ступени крутого трапа, и тяжело грохнулась на настил в проходе. Перед глазами у нее закружился водоворот звезд, и ее поглотила черная бездна.
Каким же прекрасным казалось ей это покачивание, столь мягкое и нежное…
Капитан Сатер подтащила бесчувственную Миппл к фок-мачте и оставила ее там. В руке Сатер сжимала меч, изорванные остатки ее одежды были забрызганы кровью. Увы, ей не удалось заглянуть к себе в каюту, чтобы надеть доспехи и, возможно, пройтись щеткой по волосам – как она всегда поступала после интимной близости, потому что нерасчесанные волосы могли за что-нибудь зацепиться, – но сожалеть об этом уже не имело смысла.
Особенно если учесть, что этот клятый лич постоянно вылезал из-под палубы, хватая множеством конечностей вопящих матросов и увлекая их за собой сквозь трескающиеся доски, причем остававшиеся в палубе дыры были столь невелики, что никто в здравом уме не мог представить, что сквозь них могли протащить тело взрослого человека. Но все собственными глазами видели, как острые края ломающихся досок обдирают куски мышц, кожи и одежды.
Сатер несколько раз пыталась пробиться к несчастным сквозь охваченную паникой толпу, но это ей так и не удалось. Она в достаточной степени сумела разглядеть в полумраке лича, чтобы понять, что ее меч, скорее всего, против него бесполезен. Чудовище в полтора раза превосходило ростом взрослого мужчину и было составлено из частей множества тел, обтянутых похожей на пергамент кожей. Рук у него имелось не меньше десятка, а из плеч, бедер, затылка и щек выступали вытянутые, похожие на звериные пасти. Из множества мест тускло сверкали красные немигающие глаза. Каждая нога представляла собой скопление множества ног с переплетенными в узлы мышцами, похожая на бочонок грудная клетка торчала вперед, окруженная сплошной подрагивающей стеной ребер: Сатер прекрасно понимала, что ее невозможно ни прорубить, ни проткнуть мечом. И голова… уж не голова ли это Абли Друтера?
