След от солнечной тени - страница 3

– Дальше у нас вы, прекрасная леди. Должен признать, вы неплохо сохранились. И скольких избалованных мужчин за свою долгую жизнь вы пленили этими ножками? Особенно правой, которая у вас сломана. Милая леди, вы позволите мне немного интимнее вас осмотреть? Конечно, да, вы же мертвая. Так, тут все чисто. О, у вас сломана шея. Вот же, как неловко вышло. С лестницы упали, возможно. Несчастный случай. Только не говорите, что это было быстро, и вам не хватило. Обещаю, позже я вас опишу более подробно, чем того парнишку. Покидаю вас, прелестница.

– И, конечно же, вы, мистер Ламон. Рядом с вами лежит прекрасная леди, а вы даже не дышите. Это нехорошо с вашей стороны. Ох, да у вас огнестрел. О вас я сообщу моим друзьям из другого отделения, пусть разбираются. Что еще вы мне можете предложить? Кровь на руках, нужно взять биопсию. Хм, похоже, это все. Надеюсь, это не она в вас стреляла. Роковая женщина, поверьте мне, я же ее вижу. Сквозное пулевое ранение в живот. Куда же вас занесло, старина? Да и кому вы нужны в свои 65 лет, чтобы стрелять в вас? Подозрительный вы тип. Пожалуй, я закончил с вами, мои милые мертвецы. Надеюсь, мы с вами больше не увидимся.

«Я пытался покончить с этим, но не смог. Много времени прошло, и я просто не замечал этого. А когда наконец осознал, было уже поздно. Я уже был поглощен этими чувствами и страшными желаниями…»

Сидя в своем кабинете, Николас тщательно и дотошно описывал осмотренные тела. Коряво выводя каждую букву, он старался не упустить ни малейшей детали своего анализа. Ник забывал обо всем, когда его поглощали рабочие моменты. Работа заполняла его полностью, погружая в себя все глубже и глубже. Он тонул в собственных мыслях. Раскуроченные тела поступали крайне редко, но к ним Николас спешил сильнее, чем к «обычным» телам. Он хотел увидеть и прочувствовать те мучения, которые отражались на них. Кровь, раны, порезы, шрамы – все это казалось Николасу интересной историей жизни. Он читал их как книги. Разгадывал загадки жизни людей, изучая каждый надрез. Узнавал людей таким образом, избегая прямого общения с ними, их надоедливости и спонтанности, которые были чужды ему. Ему нравилось, что те молчат, что не имеют желаний, потребностей, а лишь ждут окончательного диагноза и долгожданного спокойствия, которое им может дать только Николас.

Сэм сидел напротив него и читал личное дело одного из трупов.

– Мне вот всегда было интересно, что чувствуют люди в последние минуты своей жизни. О чем они думают? А может, их мысли уже не с ними в эти минуты? Может, они просто осознают, что вот и все? Что происходит с их сознанием до того, как они выдохнут последний воздух из легких?

– Ты в курсе, что на работе пить нельзя?

– Да, конечно. Я абсолютно трезв. Что вообще за вопрос?

– Думаю, они сожалеют, – Николас наконец-то оторвался от своей писанины и, подойдя к вентиляции, закурил.

– Сожалеют? – Сэм с недоумением посмотрел на него.

– Именно, Сэмми. Людям свойственно все драматизировать. Более того, им всегда мало. В последние моменты жизни они погружаются в воспоминания. У них мелькают картинки с самыми хорошими моментами жизни. Появляется мысль: «А почему так мало?» А затем они вспоминают то, на что не хватило смелости. Вот тут они и понимают трагичность всей ситуации. Кто-то не погнался за девочкой, в которую был влюблен, и до конца своих дней прожил в одиночестве… Или даже что-то типа обыкновенного прыжка с парашюта. Ты вот прыгал? Уверен, что нет. Говоря о сожалении, я не имел в виду тех, кто самовольно решает умереть. Кто, уже стоя на крыше, сначала проклинает этот мир, а потом благодарит всех, кто был в его жизни громкими речами, сантиментами… и делает шаг в бесконечную ночь. Кажется, такой сценарий. Драматично, не так ли? – Николас самодовольно улыбнулся собеседнику и продолжил. – По их мнению, у них уже все закончено и изведано… Ты знаешь, я никогда не устану поражаться человеческой глупости. А те, кто умирают от элементарной старости, плачут в самом конце. Это и есть сожаление о мелочах.