– А какая связь?
– Ну то есть когда у твоих родителей нет гостей, ты можешь сидеть в комнате одна?
– Ах вот ты о чем. Да, понимаю… Есть у меня брат. Ему девятнадцать. Он в колледже.
– А что он изучает?
– Музыку.
– А какую музыку ты любишь?
– Ох, этак тихонько…
На какое-то мгновение я подумал, что она любит тихую музыку, а потом понял, что это она о манере, в которой я к ней подкатываюсь. Крепкий она орешек. Собираемся мы разговаривать или нет? И что в этом плохого – спросить ее, какую музыку она любит? Может, это не бог весть как оригинально, но у нее получается, что я будто раздеться ее упрашиваю.
Я встал.
– Куда это ты собрался?
– Думаю, я время у тебя отнимаю. Извини.
– Все нормально. Садись.
– Можешь вести себя так, будто рядом нет никого, если хочешь. Сиди одна и думай.
– А чем ты хочешь заняться? С кем хочешь поговорить?
– С мамой.
– А-а-а. Славно.
Я вспыхнул.
– Слушай. Ты очень красивая, правда. Но беда в том, знаешь ли, что ты думаешь, что можешь благодаря этому обращаться с людьми как с грязью. Уж извини, но я не горю желанием…
И я оставил ее в одиночестве. Это был один из самых крутых моментов в моей жизни: сказаны самые правильные слова, я имею в виду, что я их сказал, и я рад, что сказал их. Хотя я не представлял, какое они оставили впечатление. Меня в самом деле от нее воротило – секунд двадцать. Через двадцать секунд я остыл и стал придумывать, как бы вернуться назад и возобновить разговор. И я надеялся, что беседа перейдет во что-то другое: поцелуемся, а потом поженимся и уедем куда-нибудь на пару недель. Но меня напрягало то, как она мною вертит. Я слишком нервничал, чересчур боялся сделать какую-нибудь ошибку и потому вел себя слишком натянуто. Если мы еще раз заговорим, решил я, то только в том случае, если она этого захочет.
Мама моя болтала с каким-то парнем и не рвалась меня искать. Мне показалось, что моя особа была некстати, если понимаете, что я хочу сказать. Я знаю, что она меня любит, но иногда, в некоторых ситуациях, ей не очень-то приятно вспоминать, что у нее есть пятнадцатилетний сын.
– Это мой сын, Сэм, – сказала она. Но похоже, она с большей охотой представила бы меня как своего брата. Или даже отца. – Сэм, это Олли.
– Олли, – выговорил я и засмеялся.
Он посмотрел на меня с удивлением, а мама выглядела так, будто описалась, так что я попытался объяснить.
– Олли… – еще раз произнес я так, чтобы они врубились – но они не врубились. – Ну ты же знаешь, – повернулся я к маме.
– Нет, – ответила она.
– Есть такой скейтинговый трюк.
(Потому что существует такой скейтинговый трюк под названием «олли».)
– Это смешно? В самом деле?
– Да, – ответил я. Но я больше не был в этом уверен. Я решил, что все еще не в своей тарелке после разговора с Алисией и потому не в ударе.
– Его имя Оливер, – произнесла мама. – По крайней мере, я так думаю.
Она посмотрела на него, и он кивнул.
– Да, но…
– Уменьшительное имя – Олли.
– Да, я знаю, но…
– А если бы его звали Том?
– Это не смешно.
– Не смешно? Ну, знаешь… Том! «Первый том, второй том». Ха-ха-ха! – делано рассмеялась мама. – Или Марк. Марка-помарка…
Никогда не ходите с мамой в гости.
– Первый том, второй том, – повторила она.
И тут к нам подошла Алисия, и я посмотрел на маму, будто говоря ей: «Скажешь еще раз „первый том, второй том“ – и Олли услышит кое-что, чего ты не хочешь, чтобы он знал». Думаю, она поняла.
– Ты не уходишь, а? – спросила Алисия.
