Слепой дождь - страница 7

Немного отдохнув, он молча встал и срезал ножом толстую ветку.

– Зачем? Для маскировки? Давай дождемся утра, а там и поймем, что нам надо.

– Да нет, не для маскировки. Пойду замету веткой наши следы, а то наверняка натоптали так, словно взвод протопал. Как вспомню, какие борозды оставили, добираясь до окопа, до сих пор не по себе. На волоске висели…

– А—а—а! Понятно… В темноте это трудно будет сделать. Если что, патронов не жалей. Возьми подсумок Зубкова.

Они действительно здорово наследили, и, торопясь, Влад периодически переходил на бег, чтобы побыстрей добраться до оставленного окопа, а то можно было не успеть до рассвета. Небо уже начинало сереть, когда он смог вернуться обратно к холмам, старательно, как граблями, заметая за собой колючей веткой оставленные ими следы. Он понимал, что внимательный взгляд местного боевика вполне может различить обман, но с наступлением нового дня должен подняться ветер с востока и Влад надеялся, что его порывы приведут в движение мелкий песок и тем самым сгладят неровности и создадут дополнительную маскировку.

– Устал? – сочувственно встретил его Андрей. – Садись, перекуси. Я консервы открыл…

– Не хочу! Даже не могу – очень устал. Даже спать не хочется. Словно песка в глаза насыпал кто—то.

– Так не пойдет! – возразил Андрей. – Тебе надо поспать пару часов обязательно. А я подежурю, пока ты спишь. Иначе мы так не выдержим.

Он еле слышно звякнул крышкой от термоса и послышалось журчание наливающейся жидкости:

– На, пей, солдат! И аппетит придет, и сон появится.

– Что это? – спросил Влад, уже уловив запах алкоголя.

– Коньяк. Думал, что с тыловиками отметим передачу груза, но видишь, что вышло.

Влад выпил коньяк несколькими глотками, закусил тушенкой с хлебом и не заметил, как провалился в глубокий сон. Он еще успел подумать, что нельзя пить спиртное на войне, нельзя! Можно из—за этого погибнуть и поклялся, что никогда больше такого не сделает. Никогда!..

Вскоре лишь тихое сопение уснувшего и смертельно уставшего девятнадцатилетнего парня нарушало рассветную тишину. Андрей несколько раз оглядывался на спящего солдата, удивляясь в душе проявленному им мужеству и сноровке. А ведь весь год прослужил по принципу бездельников – шаляй—валяй. Даже вспомнить о нем что—нибудь особенного было нечего. Но попал в чрезвычайные условия и смотри, как раскрылся!

Прапорщик за время службы не скрывал своего негативного отношения к «срочникам», считая их временщиками в армии и бездельниками по жизни. Инфантильное поколение, лишь бы в игры на телефонах играть и высчитывать дни до «дембеля»! Но выходило так, что с Владом он здорово ошибся. Севернин не только не подвел, но и проявил себя в боевой обстановке, как настоящий мужик: не струсил, начальника спас, расторопен… Мингалеев поймал себя на том, что уже сочиняет характеристику на награждение солдата. «Все возможно!.. Может зря мы „костерим“ нашу молодежь, и они на самом деле не хуже, чем мы, старшее поколение?» – подумал прапорщик. Он улегся поудобнее на мягкий песок, стараясь не беспокоить тупо ноющую ногу, и направил автомат в сторону шоссе, откуда, по его мнению, могла появиться настоящая опасность.

Влад проснулся через несколько часов от звуков человеческой речи, когда жаркое сирийское солнце уже вовсю палило. Не открывая глаз, он осторожными движениями правой руки нащупал лежащий рядом с ним автомат. Только после этого медленно приоткрыл глаза и увидел, что Мингалеев оперся на одно колено и, полулежа, что—то монотонное бормочет под нос. «Молится…» – догадался Влад. Он полежал еще немного, стараясь не мешать прапорщику и прислушиваясь к словам молитвы. Внешность прапорщика смахивала на азиатскую, но слова молитвы он произносил христианские, часто упоминая выражение: «Матерь божья!» Значит, мать у него русская, а отец, судя по фамилии, или казах или татарин.