Отец хотел, чтобы сын пошёл по его стопам. И потому отправил его в школу с правовым уклоном, где дисциплина, подчинение и обязательность. А мальчишка противился, всё чаще огрызался в разговорах и упирался лбом в любые предложения предка. Ёжился и щетинился непокорный отпрыск, когда родители снова и снова заводили разговор о его будущей профессии и карьерном росте в полиции. А в одной из ссор пообещал бросить школу, если от него не отстанут, и пригрозил сбежать, разрушив идеальную репутацию Вереса-старшего и всей его семьи.
Конечно, мама возмущалась, когда вспыхивали такие перепалки, за мужа всё вступалась, как он скажет. Тот лишь хмурился, а когда слишком сильно между ним и сыном накалялась обстановка, чуть отступал и ненадолго отставал от Вадима. Но только до следующего его возвращения из школы. И всё сначала.
И почему только его Андреем не назвали, Вадим не понимал. Тогда бы уж точно по стопам, под копирку, по праву наследования от Андрея старшего младшему, и так дальше через поколения.
В тот самый приезд домой, он, как мог, держался при отцовских нравоучениях. Маме пообещал. Она просила помириться с папой, сказала, что разрывается между ними и выбрать одного никогда не сможет. Уговаривала, чтобы сегодня он согласился с отцом, выслушал его мнение – только для вида – чтобы тот успокоился и не давил больше выбором будущего ни на маму, ни на сына.
Мнение, а Вадима мнение как же? На что он согласится? Зачем? Он соврёт отцу, что передумал или самому себе соврёт? На ловушку больше было похоже, на сговор. Хитрый родительский ход – после откажешься. Что есть это самое «после»? В чём измеряется и как определить, что оно уже пришло, он не представлял. Когда после и как? Сможет ли он после отказаться?
Мама сама собиралась отца отговорить. Постепенно, осторожно и тихо переубедить так, как только преданные тени таких мужей умеют – почти без голоса. В нужное время и в нужном месте. До начала одиннадцатого класса обещала уложиться. Два года. Как Вадиму выдержать и не завраться? Он долго думал и чуть позже согласился. Мама ведь, с ней лбом не бодался, ей поддавался и слушался. Нашёл единственное правильное решение – обещал просто молчать.
И молчал, с нескрываемой неприязнью рассматривая зеркала в отцовском кабинете. Верес-старший снова рассказывал о полиции, о службе, как трудно, но при этом невероятно важно и почётно всё то, чем он занимался. Не для Вадима только важно. Он всё старался завершить разговор, увиливал от ответов, отмалчивался, стремился вырваться из кабинета на воздух без званий и наград. Он в тишину хотел, где надоедливый папин голос больше не преподносил бы сыну собственную правду жизни. Ну, может, хватит уже! Ему шестнадцать всего. Какая там специальность, профессия, работа и тем более звания – не думал пока об этом. Он в десятом, в самом начале, успеет ещё с выбором сам, без отца.
Обратно в школу Вадим уезжал с нескрываемой радостью, наслаждаясь грядущей свободой от родительского надзора. Ему уже виделась собственная комната в жилом корпусе родного учебного заведения – личное пространство, только его, где чисто и светло, без единой пылинки компьютерный стол, аккуратные стопки тетрадей и учебников, и никаких…
В руки Вадиму впихнули плоское стекло, завернутое в черную ткань.
– Что это? – пробурчал он.
– Подарок директору Павлу Петровичу Фрею, – самодовольно протянул отец, усаживаясь удобнее за руль машины. – Зеркало.
