– Ты, парень, меня послушай, – перехватила инициативу Нюська. – Как выйдешь с вокзала, сразу сворачивай направо. Да тут у нас всего две дороги, не перепутаешь. Сначала вдоль железнодорожного полотна, а после она налево идет.
– А про мостик-то не сказала! – ревниво возмутился Семеныч. Ему тоже хотелось быть наставником и проводником.
– Мостик он сам увидит, разберется… – Нюська высвободила из-под груди руку и тоже зачертила по прилавку. – Там у нас овражек, а через него мост деревянный, – вот после него и начинается главная дорога.
– Шоссе, что ли?
– Какое шоссе, проселочная, конечно…
– Повезет, так попутку поймаешь, – пожелал старик. – А нет, сам дойдешь, не рассыплешься.
– Только на голову что-нибудь накинь. Солнце вон какое, а ты непривычный, городской.
– Платок ему, что ли, подвязывать? – фыркнул Семеныч.
– Зачем платок, пусть лопушком прикроется.
– Лопушком… Сама ты лопушок! Ничего с ним не сделается. Тут всего-то часа два ходу.
– Тогда прямо сейчас и иди, не жди солнцепека…
Совет был мудрый, и Генка торопливо упаковал свой рюкзак.
– Спасибочки! – поблагодарил он всех разом.
– И тебе не хворать…
***
Шагать по пыльной дороге оказалось не так уж сложно. Ноги шлепали по утрамбованной и пропеченной солнцем земле, за Генкой стлался пыльный шлейф – все равно как инверсионный след за самолетом. Мостик он миновал, а посеревшие от времени избушки рассматривать не стал; этого добра хватало и на окраинах Екатеринбурга, да и пугали немного позвякивавшие цепями псы. Пусть за заборам, а все одно неприятно. Лая, как и грубой мужской ругани, Генка никогда не любил.
Вскоре бревенчатые постройки Заволочья остались позади, он оказался в поле. Раньше здесь, вероятно, засевали зерновые, теперь же дымилось дикое разнотравье. Розовые, белые и желтые цветочки – попросту говоря, растения, большинства которых Генка откровенно не знал. Разве что вездесущую полынь да ромашки с крапивой. Кое-где вперемешку с похожими на крохотные колокольчики бутонами, неухоженный и рогатый, топорщился старый знакомец репей. А где-то совсем уж далеко паслись лошади. Порой до Генки доносилось их приглушенное ржание, и всякий раз он замирал, даже останавливал шаг. Чепуха вроде, а в груди что-то екало, словно не лошадей он видел, а каких-нибудь сказочных драконов.
Солнце начинало припекать всерьез, и, припомнив совет буфетчицы, Генка свернул лист лопуха косынкой и подобием панамы натянул на голову. Оттопав примерно с километр, подумал, что неплохо было бы проехать весь путь на лошадке. Шестнадцать кэмэ – это примерно четыре лье, и в прежние времена на лошадях такую дистанцию одолевали меньше, чем за час. Если же пешком, то впятеро дольше. Хотя могла оказаться права и буфетчица, а тогда дорога вышла бы короче…
Путь Генке нахально перебежал пушистый зверек. Возможно, суслик, а может, и хомяк. Но не крыса, это точно. В последние годы крыс в Екатеринбурге развелось бессчетно. Иной раз у мусорных контейнеров можно было увидеть целые семейства. И ведь здоровенные вымахивали – чуть ли не с кошку величиной! Кстати, те же кошки к контейнерам и приближаться боялись.
Генка в очередной раз поправил сползающий с головы лопух. Тоска, ослабевшая было в буфете, навалилась с новой силой. Куда и зачем он шел? Каких-таких приключений ожидал? Может, в самом деле, есть невидимая пуповина? Привязывает к месту, где родился, и болит, ноет, пока не вернешься. Может, плюнуть на все и вернуться обратно? Снять скромненькую квартирку, обзавестись «нетом» и затаиться? В розыск его, конечно, не объявят, а при случае да с удобных ай-пи адресов можно и «Магнолию» вновь пощекотать. Чтобы жизнь медом не казалась, чтобы знали, как связываться с честным хакером. Хотя… Если засекут повторно, тогда уж ничем не оправдаешься. И в школу не пойдешь, и про институт забудешь. Можно, конечно, и пободаться, но, если честно, войны не хотелось.
