– У них же нет данных о красных глазах или запредельном количестве в крови адреналина, – в защиту журналистов бросил Кротов. – Меня Осипович вчера отправил приструнить журналиста, который первым всё разнюхал.
– И что? – спросил Юревич.
– Вот от тебя в редакцию и поеду, – ответил Кротов.
– Ладно, езжай, – кивнул следователь, – основные направления поиска определились, все запросы я дам, мелочовку доработаю. По любой информации звони мне сразу, если хоть что-то будет.
– Хорошо, ты тоже набирай, – сказал Андрей, выходя из кабинета следователя.
От следственного комитета на улице Первомайской до редакции «Вечернего Минска» на пересечении Козлова и проспекта Независимости было минут пять езды. За это время Андрей пытался обмозговать версию Юревича про «Моссад».
– Ну если бы они втроём вляпались во что-то по антисемитской теме, проще было бы устроить международный скандал, ноты протеста и всякое там такое, чем втихаря мочить. Ведь так никто ничего может и не узнать, за что их убили, тогда толку с таких убийств никакого. Нацисты или террористы на Олимпиаде 1972 года были же известны, а эти ничем таким вроде не «прославились». По возрасту не вязалось с 72-м годом. Овчинникову было тогда два года, Мурашко ещё не родился… Что-то не то, слишком маловероятно, что это убийства на антисемитской почве.
Кротов зашёл в редакцию, без труда нашёл кабинет журналиста Романа Преуспеваева и, не стуча, как учил начальник, зашёл. За столом сидел паренёк лет двадцати пяти, в очках, с патлатой шевелюрой, щуплого телосложения.
– Уголовный розыск, майор Кротов. Ну что, Рома, собирайся, – жёстко сказал Андрей, положив на стол журналиста наручники, – взяли банду «дельфинов», которая организовала тридцать четыре самоубийства через интернет, самые громкие из которых – Овчинников, Мурашко и Гусаков. Всех схватили, уже дают показания, говорят, ты был их идеологом.
Журналист сидел в полном недоумении, его словно паралич сковал, только немного тряслись губы. Через минуту гробовой тишины, глядя сквозь свои круглые очки, журналист выдавил:
– Я не был идеологом этой банды.
– А как же ты первым узнал про самые громкие дела банды «дельфинов»? – как на допросе продолжал Кротов. – Собирайся, поедем очные ставки делать, все на тебя показывают.
– Они лгут, – начал оттаивать журналист, – я не знаю про банду «дельфинов», про самоубийства мне сказал мой однокашник из Фрунзенского РУВД, а я уже всё сопоставил и написал статью о клубе самоубийц.
– Что ты врёшь? – наседал Кротов. – Фамилия однокашника!
– Терентьев, – выдавил из себя Рома.
– Проверим, – с подозрением сказал Андрей, – если не подтвердится, приду и арестую. Как надумаешь ещё хоть что-то написать про банду «дельфинов», только через меня, – и дал свою визитку. – А то наворотишь тут дел, что потом не разгребёшь. По любой информации о банде сразу звони мне, вместе будем думать, что с этим делать. Понятно?
– Конечно, понятно, – с облегчением выдохнул журналист.
Кротов взял со стола наручники и ушёл. А журналист ещё долго не мог прийти в себя, пытаясь анализировать, как он чуть не оказался в банде организаторов самоубийств.
Кротов тем временем набрал начальника Фрунзенского розыска Быкову:
– Здравствуй, Олег Владимирович, – как будто сто лет не видевшись, говорил Кротов. – Кто у тебя занимался делом прокурора вместе с Маевским?
– Привет, Андрей Андреевич, – тоже радостно ответил Быков, – Колосков и Полосович, а что такое?
