– У тебя есть такой кадр – Терентьев?
– Да, есть, – подтверждал начальник розыска, – это молодой опер, конечно, он этим делом не занимался, он так, по мелочам.
– Понятно, пришли его ко мне в министерство, разговор будет.
– Хорошо, сейчас пришлю, сильно там его не нагружай, молодой он ещё, неопытный.
И Быков положил трубку.
«Молодой и неопытный, – про себя возмущался Кротов, – а расследование целой кучи опытных ставит под удар».
По пути в министерство Андрей набрал Куликовского, который в архиве переворачивал тома дел:
– Павлик, есть хоть что-нибудь? – с надеждой в голосе спрашивал Кротов.
– Ни-че-го! – растягивал Павел, – уже больше половины дел перепотрошили.
– Если будет хоть что-то, сразу звони.
Кротов шёл по коридору министерства к своему кабинету, как лоб в лоб столкнулся с Осиповичем.
– Ну что, Кротов? Что у тебя есть? – с «наездом» и одновременно с надеждой в голосе спросили шеф.
– Юревич думает, что это «Моссад», – быстро сообразив, что сказать надо хоть что-то значимое, среагировал Андрей, шокировав тем самым начальника.
– Только «Моссада» в центре Минска нам ещё не хватало, – схватился за голову Осипович, – а что у него на «Моссад» есть?
– Пока ничего, – объяснял Кротов, – просто почерк их.
– Где-то в мире были похожие самоубийства? – с надеждой в голосе спросил Осипович.
– Пока таких фактов нет, но мы работаем над этим, – бодро говорил Андрей.
– Думает, к делу не пришьёшь, – недовольно говорил начальник, – но версия хорошая, тогда мы это дело в КГБ передадим, и пусть они сами там с «Моссадом» разбираются. А сам ты что думаешь?
– А я думаю, что «Моссад» тут ни при чём, – задумчиво проговорил Кротов, – если бы тут была антисемитская тема, Израилю гораздо выгоднее международный скандал, чтобы наши дипломаты оправдывались и извинялись, чем мочить таинственным образом этих трёх человек. Хотя неизвестны обстоятельства того дела, за которое их могли убить.
– Вот именно, майор, – опять недовольно говорил полковник, – ничего не известно, копай, Кротов, копай быстрее. Ты с журналистом разобрался? Кто ему слил информацию, узнал? Уволим из органов к чёртовой матери.
– С журналистом разобрался, – уверенно ответил Андрей, – не колется, гад, говорит, журналистская тайна, источник информации не выдаст под угрозой расстрела. Но пообещал, что без нашего ведома больше ничего писать на эту тему не будет.
– Откуда они такие прыткие берутся? – продолжал возмущаться Осипович.
– Поначитаются западных СМИ о гласности и ведут себя потом нагло, – жаловался Кротов.
– Ладно, Андрей, накопай срочно хоть что-нибудь по этому делу, – уходя, дал наказ начальник.
Кротов пошёл в свой кабинет, напарника не было, он трудился не покладая рук в архиве. И можно было спокойно суммировать все факты по этому делу. Хотя как таковых фактов не было. Только догадки и предположения. «Почерк „Моссада“» – да это мог быть почерк кого угодно, – думал Андрей. Хотя проверить западные, да и русскоязычные СМИ на этот счёт не помешало бы, может где-то кто-то так уже «самоубивался». Вдруг, запросы Юревича что-то дадут, хотя вряд ли спецслужбы оставили какие-то следы.
Тут в кабинет постучали:
– Разрешите войти, – в кабинет зашёл молодой паренёк, – лейтенант Терентьев.
– Ой, заходи Терентьев, – вздыхая, сказал Кротов, – как зовут тебя, Терентьев?
– Саша, – уверенно ответил опер из Фрунзенского.
– Послушай, Саша, – недовольным тоном продолжал Кротов, – я расследую очень громкое дело, сам знаешь какое, над делом работает целая команда: полковник Осипович, полковник Юревич из следственного комитета и ещё куча наших оперов, включая фрунзенских, эксперты, участковые, отдел кибербезопасности и т. д… И все мы вынуждены терять время, доказывая руководству несостоятельность версии самоубийства только лишь по той причине, что опер Терентьев из Фрунзенского РУВД поведал однокашнику журналисту Роме свои домыслы по этому делу. Замечу, – очень недовольно продолжал Кротов, – который вообще не участвует в расследовании. И вот что мне со всем этим, опер Саша, делать?
