За третьей дверью скрывалась крошечная комнатёнка, служившая, скорее всего, спальней: основное пространство занимал матрас, брошенный прямо на пол и сверху прикрытый соломенной циновкой. В изголовье, а может и в ногах, я же не знаю, как тут принято ложиться, стоял плетёный короб, вероятно, заменявший тумбочку. Дальний угол отгораживала ширма. И на этом «богатства» заканчивались. Разумеется, я шмыгнула вперёд, заглянула за перегородку. Лучше бы я этого не делала и ещё хоть полчаса жила в счастливом неведении!
За ширмой стояла широкая бадья высотой чуть выше колена – местная ванная. С ней соседствовала керамическая ваза с крышкой. Ну да, канализации-то нет. И довершал картину черпак, зацепленный за край бадьи.
Кстати, а не так уж и легко придётся беглой копии в моём мире.
Я переключилась на плетёный короб, подцепила крышку, и она беспрепятственно поддалась. Снова пусто.
Начинаю подозревать, что мы с мамой нищие.
Четвёртую дверь я пропустила – методом исключения за ней должна быть мамина спальня. Открыла пятую.
Снова спальня, но от крохотульки разительно отличается. Во-первых, просторнее. Во-вторых, матрац лежит не на полу, а на кровати, прикрыт не циновкой, а покрывалом и – какая роскошь – в наличии небольшой шейный валик. Увы, о нормальной подушке, похоже, можно лишь мечтать. В-третьих, плетёных коробов аж пять, стоят один на другом в два столбика. Но и это не всё. Слева комод, к комоду вплотную придвинуто тонконогое бюро, причём на столешнице чернильница и несколько кисточек в подставке.
В-четвёртых и главных, комната, в отличии от крохотульки, выглядит обитаемой. И раз я никого не увидела, скорее всего, комната моя.
Я заглянула за ширму. Тут тоже побогаче: не одна бадья, а три ведра, корыто и таз. И керамическая ваза с крышкой, куда же без неё. Нет, пока испытывать на себе эти «сокровища» не тянет. Я вернулась из-за ширмы в основное помещение, быстро пробежалась по верхним коробам и ящикам комода, наткнулась на платья, сплошь «капустные», обнаружила гребни для волос, шпильки, прочие мелочи, корзинку с банными принадлежностями…
Так-с, а зеркало? Я давно поняла, что светлые пряди – это не парик, а мои волосы, и цвет подозрительно совпадает с родным из прошлой жизни – золотисто-русый. Думаю, я увижу своё привычное отражение, но одно дело догадки, а другое — убедиться своими глазами. Словом, хочу зеркало, однако его не было. Возможно, что зеркала не было ни у кого в этом мире.
Но это же не повод останавливаться. Как удачно, что перед домом пруд.
4. Глава 4
Из водной глубины на меня смотрела сладкая куколка, иного определения и не подобрать. Розовощёкое личико с тонкими правильными чертами, точёным подбородком, большими голубыми глазами и узкими бровями вразлёт.
Я смотрела и не узнавала себя. Когда мне было четырнадцать, я с боем вырвала право на собственный стиль, папа меня тогда поддержал, и мама нехотя согласилась, что «ребёнок должен перебеситься». К её большому огорчению, ни в восемнадцать, ни в двадцать восемь я не «одумалась», всё также коротко стриглась и красилась в тёмный цвет. Что же, мама, поздравляю, ты дождалась.
Я рассматривала себя, а потом даже пробежала подушечками пальцев по щекам, провела по лбу, по переносице. Кожа слишком гладкая, слишком бархатистая – нежный персик, как сказали бы в рекламе. Либо моя копия дни и ночи проводила в погоне за красотой, что всё же сомнительно, обилия косметических баночек я в комнате не нашла, либо я попала в более молодую версию себя, этак в семнадцатилетнюю. У-у-у… Мне десяток лет в качестве моральной компенсации выдали что ли? А беглянка, наоборот, постарела… Пожалуй, мне её уже даже жалко.
