– И что же ты обо мне тогда думаешь? – мой риторический вопрос повис в воздухе.
Так он и висит в том утре. За окном идет снег, детская площадка с неудобными качелями, где вместо детей выгуливают собак, и баскетбольная коробка в сугробах. Мне нравилось ездить в этот мир, где Валя живет дочкой, а в соседнем доме – крупная, высокая и красивая, ее подруга Алла. Мы ходили к ней вечерами поесть и поболтать. У Аллы две дочки и тихий муж.
Когда я ездила к Вале от Киевского вокзала до Переделкина, я думала, что нас может связывать и каким может быть наше будущее. И у меня не было ответа. Потом я приезжала, переходила железную дорогу, зебру и шла, совсем чуть-чуть, вдоль новостроек. Писательское Переделкино было с другой стороны, а на этой стороне жили обычные люди.
Иногда, когда я была у Вали, к ней приходили клиенты на массаж. Тогда она раскладывала черный массажный стол во всю кухню, я устраивалась на табуретке, и так мы проживали этот час втроем. Валя разминала человеку спину. Мне ужасно нравилось смотреть на ее руки. Военные действия заканчивались, не было Содома и Гоморры, и всем было хорошо. Я рассказывала анекдоты из своей жизни, они – из своей, и мы смеялись.
Казалось, что мы были женаты – лет пять точно, а на самом деле пара-тройка месяцев прошла с первой встречи, а дней, проведенных вместе, и семи не наберется.
* * *
Я помню, как Марк Семеныч – мой учитель литературы, ходивший в брюках с высоко подтянутыми штанами, спросил нас, сколько длится действие романа «Преступление и наказание»? «Год, месяц, два месяца», – кричал класс, перебивая друг друга, как брокеры на бирже. Наконец варианты иссякли, и в наступившей тишине Марк Семеныч сказал: «Неделю».
Мой роман в этом смысле гораздо продолжительнее и жизнерадостнее: никто не умер, было весело, очень хотелось целоваться, постоянно хотелось. Мне нравилось готовить для Вали. Я просила ее никому об этом не говорить, потому что в обычной жизни я не очень люблю готовить. Но если бы вы видели, как Валя смотрит на плиту и продукты, то, даже будь вы самым большим противником стряпни, вы бы приготовили. Поверьте мне, есть люди, которые не любят готовить совсем, это их убивает.
А еще есть романы с одним героем. Я лежу сейчас на кровати в виде ватного одеяла и думаю, что мой роман именно такой. Сколько может выдержать один герой? Неделю, как показывает практика Раскольникова. Потом кто-то идет на каторгу, а кто-то ложится и вытягивается на кровати. Мой вариант гораздо, гораздо приятнее. Только ноги мерзнут, кутаю их в одеяло, а они мерзнут.
Я шла по улице и клялась себе сделать важное дело. Прийти и сделать. Сегодня тот самый день, когда я больше не хотела вранья.
В кармане у меня лежала записка – это мой пропуск, это их пропуск. Лешка сегодня написал и прислал. Он думал, что мне, а на самом деле и им тоже.
Эльза Викторовна сказала, что важно делать важное и что это может менять жизнь. Эльза в этот момент была похожа на бога, громыхнула – делать важное! Ого-го! И я сразу поверила и стала думать, что важное мне бы хотелось сделать.
На перемене Лешка сунул записку в карман. Он меня любит. Я прочла и оглянулась. Лешка смотрел на входную дверь. Это он просто со стыда отвернулся. Я обрадовалась. Значит, правда любит. Стало так хорошо. Мне стало очень хорошо. Я его тоже люблю, хотя для «люблю» все-таки еще рано, какая любовь в 12 лет, вот окончу школу, поступлю в институт и курсе на третьем можно.
