Случаи-то всякие бывают - страница 29



– У меня есть ключи от квартиры брата.

– Встретимся там через час.

После его ухода Ира заходила ко мне и жаловалась:

– И опять, наверное, на всю ночь. Ну что за проклятая работа! Собирались вечер провести спокойно, вдвоем – опять эти его агенты. Зла не хватает, ей-богу! Скорей бы уж в отставку уходил.

– Да уж… – неопределенно мямлила я. – Работа… Но ведь кому-то надо…

– Он просто безотказный, поэтому на него все и валят!

– Ну, не расстраивайся. Работает ведь человек, а не щедевры творит…

В общем, было довольно противно. И вмешиваться я не имела права: подруга любила своего мужа совершенно слепо. Доставала лекарства для его матери, выслушивала бесконечные жалобы по телефону от первой жены, как тяжело одной воспитывать сына, ходила на цыпочках, если супруг работал за письменным столом или спал после утомительных контактов с «агентами». Открыть ей глаза? Сама не маленькая, поймет когда-нибудь.

Да и потом, положение у меня было дурацкое. Помимо своей воли, я оказалась как бы сообщницей Никиты. Уходя из дома днем, он давал мне детальные инструкции, кому, что и как отвечать по телефону. Если позвонит такая-то, сказать, что уехал на месяц в командировку. Снимать восстановление Армении после землетрясения. Если позвонит такой-то, то попросить перезвонить через неделю, потому что еще не все готово. Маме сказать, что монтирует передачу и сам позвонит, когда освободится. А если позвонит закадычный друг Слава, то дать такой-то номер телефона. Но больше – никому.

Этот самый Слава был, кстати, совершенно непохож на своего дружка. В отличие от Никиты, всегда несколько излишне эмоционального (чтобы не сказать – суетливого), Слава был замедленно-спокоен и немногословен. О себе говорить не любил. Как-то в ожидании Иры и Никиты он просидел у меня в комнате около часа. И очень мне понравился. От него исходило обаяние мужестенности. Не накачанных бицепсов или физической притягательности, а чувство, так сказать, защиты и опоры. Каменной стены, за которую с восторгом спрячется любая женщина. Но говорили, в общем, ни о чем. О погоде, о политике, о детективах. Ничего личного.

Потом Слава стал приходить чаще. Иногда даже в отсутствие Никиты. Не ко мне, разумеется, – к Ирине. Помогал делать какие-то мелочи по дому: укрепить полку, починить протекающий кран в кухне, заменить перегоревшие пробки. Никита в этом плане был пустое место. Ни гвоздя забить, ни чашку склеить.

– Вот бы тебе какого мужа надо! – не удержалась я как-то. – Хозяйственный, спокойный, по командировкам не мотается, с агентами не контактирует. И собою хорош.

– Может, и надо было бы, да не будет. Слава женат, у него сын, а слово «развод» в лексикон не входит. Нет для него такого понятия.

– Почему же он никогда с женой не приходит?

– Она была дружна с первой женой Никиты и меня принимать не желает. В общем, женская солидарность. И еще страх, что дурные примеры заразительны.

– Судя по тому, как часто Слава у вас бывает и сколько времени тут проводит, домой он не торопится.

– Никита говорит, у них все не так гладко.

– А что говорит Слава?

– Слава вообще ничего о себе не говорит. И о Никите тоже. Когда я попыталась спросить о какой-то ерунде, просто хотела понять причину некоторых поступков, он мне ничего не сказал. А ведь они дружат больше сорока лет. В одном роддоме родились в один и тот же месяц, в одном доме жили после войны, в эвакуации вместе были – не они, конечно, а их матери, – с августа сорок первого и до сорок третьего…