Стас сидел молча и встретил меня тревожным шепотом:
– Это ты орал?
– Нет, – удивился я. – С чего бы мне орать?
– А кто приходил?
– Солдатики. Потоптались и ушли, меня они не заметили, – объяснил я.
Мы замолчали и в наступившей тишине снова раздался душераздирающий вой. Голос мне показался знакомым.
– По-моему, это Художник орет, – заявил Стас и я подумал, что он прав.
– Наверное, его опять Профессор линейкой воспитывает, – сказал я, а потом до меня дошло:
– То есть не воспитывает, а допрашивает. Художник же нас вломил, скотина, насчет побега.
Стас согласился со мной:
– Сто процентов так. Профессор, наверное, выпытывает у него, куда мы бежать хотели. Так ему и надо, мудаку. Карма вернулась.
Вой вдруг резко оборвался на самой высокой ноте и стало хорошо слышно, как галдят солдаты на этаже под нами.
– Что-то мне резко захотелось свалить отсюда, – сказал Стас. – Да и мамка сейчас, небось, в хате борщ сварила. Знаешь, какой она у меня борщ варит? Офигенный борщ, никто такой не варит. У тебя в твоей сраной израиловке вообще не знают, что такое настоящий украинский борщ. Несчастный ты человек, Михась, хотя бы поэтому.
Снова снизу раздался вой художника, перебиваемый теперь резкими, хлесткими ударами. Мне ужасно не понравились все эти звуки, но я понимал, что остановить их физически не смогу, даже если ворвусь в нашу школу на танке.
– Давай спать, – сказал я Стасу. – Я притащу сюда что-нибудь для лежанки.
– Тащи, – согласился он.
Я притащил на плечах четыре рулона старых штор и мы со Стасом соорудили из них две удобные лежанки.
Все время, пока мы обустраивались, снизу доносился жуткий, кошмарный, безобразный вой. Однако, теперь этот вой почему-то меня уже не пугал, а стал как-то даже стал вдруг явственно бесить.
– Заткнулся бы он, наконец. Как тут вообще можно спать, в такой нервной обстановке, – проворчал Стас, укладываясь поудобнее в складках старых пыльных штор.
И тут снова откуда-то снизу послышались хлесткие и потому жуткие удары.
Мы помолчали, ворочаясь, и думая, видимо, каждый о своем.
Минут через десять так раздражающий нас со Стасом человеческий вой, наконец, прекратился.
– Добили, значит, гниду, – удовлетворенно пробормотал Стас и тут же громко захрапел, засыпая.
Я смотрел на него укоризненно всего лишь пару минут, а потом сам послушно выключился следом.
Глава шестая
Я проснулся лишь по одной причине – мне очень сильно захотелось отлить. Это была такая правда жизни, с которой в реальности соперничала лишь суровая правда движения чухче. Я вдруг понял, что не смогу противостоять этому натиску живой природы и встал со своей лежанки, по последней приобретенной привычке осторожно озираясь в невнятном полумраке вокруг.
А вокруг меня молча стояли, взявшись за руки, темнота и тишина. Даже Стас не храпел, лежа рядом завернутый в штору, а тихонько всасывал в себя воздух, как старый велосипедный насос.
Я выбрался из вентиляционного короба и использовал туалетную конструкцию Стаса по назначению. Потом, после полоскания рук, я понял, что уже не засну и там же умылся еще раз, стараясь экономно расходовать воду, потому что было совершенно неясно, сколько дней мы тут будем прятаться.
Сквозь плотный сумрак августовской ночи до меня донеслись какие-то невнятные звуки из школьного садика и я осторожно, на ощупь пробрался к ближайшему слуховому окну, стараясь двигаться максимально бесшумно.
