И при этом смотрит на меня своими тëмно-карими глазами так внимательно, будто я сейчас спорить начну и вызову его Тонечку на дуэль. Осталось только выбрать оружие.
— Маша, пошли! — Дëргает меня за подол юбки Гоша, и я, улыбнувшись ребёнку, послушно беру его теплую ладошку в руку.
В конце концов, я люблю свою работу. Она у меня замечательная.
Проходя мимо гостиной, где продолжаются праздничные мероприятия, я совершенно случайно обращаю внимание на Железного и его женщину. Адону и Антонина стоят вплотную, и его рука покоится на её талии.
Тут же звучит заунывная музыка. Микрофон берёт Луиза. Гоша очень хочет послушать маму и остаётся внизу. А мне от её песни на душе становится тоскливо, и почему-то кажется, что нет конца этому завыванию, что нытьё именинницы как вечность: неизвестно где начинается и неизвестно когда закончится. И надо бы хлопать, да настроение портится, и руки сводит какой-то непонятной судорогой.
***
Песня Луизы всё никак не заканчивается, проникая своим надрывным нытьëм прямо под кожу головы, до самого мозга костей, словно вилкой в извилинах ковыряется. А текст, боже мой, какой до обнимашек с унитазом слезливый текст. Просто на розовой водичке замешанный. Печальная баллада о любви, не имеющей ни настоящего, ни будущего, песня об унылой, но неутолимой жажде быть вместе. Это про них с крепышом Фёдором, что ли? Представляю, как она гладит восемь пластиковых кубиков его пресса и бицепс пятьдесят сантиметров в диаметре. Роковая страсть, горькое влечение и непрочная, как одноразовая посуда, любовь. Сегодня вместе, а завтра узнал негодник муж — и тут же врозь. Аж в носу защипало от трагизма и нежности ситуации.
Но несмотря на всю душевность момента, я бы всё-таки сделала звук потише. Видимо, хозяйка дома для себя решила, что если петь громко, то народу понравится больше. Насколько я слышала, в прошлом году Пётр покупал ей целый концертный зал для выступления. Меня искренне интересует вопрос, платил ли он зрителям, или их загнали на шоу какие-нибудь социальные службы по профсоюзной линии.
Если я не уйду отсюда в ближайшие десять минут, то просто оглохну, лишившись очень важных для меня барабанных перепонок. Поворачиваю к себе малыша и присаживаюсь на корточки, заглядывая в чистые голубые глаза. Гоша такой хорошенький, обожаю его.
— Послушаем мамину песню и пойдём наверх, ок? У нас есть очень важное дело: мы должны построить огромную башню из лего, до сааааамого потолка, — развожу руки, демонстрируя размер.
— Лады, — смеётся малыш и падает в мои объятия, прижимаясь хрупким тельцем.
Гоша мне очень нравится, он не слишком похож на своих родителей. Как-то проще, более открытый и доверчивый, наверное, пошёл в кого-то из дальних родственников. Милый, улыбчивый и очень добрый, он искренне привязался ко мне, а я к нему. Иногда он хулиганит, но меня это даже смешит, потому что злобы в нем нет. Обнимаюсь с ним, чувствую тепло его маленьких ручек, и становится хорошо и светло на душе. Широко улыбаюсь, искренне умиляясь нашей очаровательной дружбе.
Затем поднимаю глаза, ощущая, что за нами кто-то наблюдает. Сердце тут же подпрыгивает, разгоняясь как на пожар, и, начав бешено колотиться о ребра, отчаянно стучит у самого горла. Вот же засада! Столько кавалеров, а барабанит от взгляда демона.
«Ну-ка, успокойся, бесполезный кусок мяса!», — беззвучно ору на бьющийся в груди орган.
