Сухов опустился коленями на асфальт – ноги его не держали. Затем лег на бок. По груди струилась теплая жижа. Генерал трогал рубаху, утирал о лампасы руки. Нож торчал в груди. Если не вынимать, то скорая может успеть.
– Свихнулся ты, дядя! Что ты наделал!
Сверху склонился один из парней, цепляясь за ручку ножа.
– Не трогай…
Но парень со скрипом повернул нож, вынул из груди и бросил на асфальт. Из сердца теперь била наружу ни чем не сдерживаемая кровь…
В дежурной части УВД раздался звонок. Мужской голос торопил приехать. Бригада прибыла в считанные минуты и, обнаружив на асфальте собственного начальника, сообщила о случившемся в следственный комитет и прокуратуру. Место происшествия оцепили. Прибыл следователь и стал писать протокол. Патрульные машины, снятые с маршрутов, собирали по тревоге личный состав гарнизона полиции.
К утру преступление раскрыли. Оперативники установили, что генерал стрелял из именного пистолета. Они обнаружили его зажатым в руке, под генеральским коленом, и вскоре получили результат, обзвонив больницы, – субъект с огнестрельным ранением находится в областной больнице. Им оказался сынок первого банкира области. Сын Сухофрукта. В кругу приближенных его называли Самцом. Прозвище, как видно, нравилось владельцу. Полиции были известны все его похождения, однако сделать с ним ничего не могли. Оперативники зло шутили: «Укоротят Самцу огурец – не с чем на баб прыгать будет… Жаль, генерал оставил ему другое яйцо… »
Между тем было также установлено, что в теле погибшего находилось энное количество промилле алкоголя. Будь он трезв, возможно, этого не случилось бы. И вообще непонятно, как его туда занесло. Живет в другом районе – и на тебе! Да еще на трамвае…
К двум часам дня в УВД приехал Иван и всё расставил по своим местам. Оперативники тут же связались со следователем, и тот немедленно вызвал Ивана к себе.
В кабинете Иван отвечал, не увиливая. Да, выпили. Да, закусили. Для того и пришел, что вместе работали, что друзья были когда-то, напарники…
В кабинет стали приглашать пачками молодых людей.
Опознание, мельтешение лиц вконец надоели Ивану: ловят кого попало и предлагают узнать!..
В УВД тем временем по хозяйственной части шло приготовление к похоронам. Тюменцев сновал из кабинета в кабинет. По лицу подполковника временами блуждала улыбка. Генеральская секретарша не сдержалась:
– Что-то вы улыбаетесь, товарищ подполковник. Всем грустно, а вам смешно.
Тюменцев выкатил глаза. Если он не рыдает, так это не значит, что ему по барабану. Он, может, больше всех страдает – такой у него характер…
Оправдался и вышел из предбанника, твердо решив в будущем избавиться от строптивой секретарши.
Больше всех, и это понятно, переживал Сухофрукт. Всего себя, казалось, отдал единственному сыну. И вот дикий случай! Пьяный ментяра едва не убил парня! Хорошо, сам подох, так что голова не болит теперь – некому кровь пускать, некому мстить, не с кем, на худой конец, проводить очные ставки…
Сухофрукт поставил на уши всю местную профессуру из медицинского факультета, и это дало результат: с «механизмом» у сына вроде будет в порядок. Но сын испытал сильнейший шок, так что последствия могут быть непредсказуемыми. Все прибамбасы, сказали медики, будут на месте, а вот запрыгнуть на бабу – это, говорят, лишь в перспективе. Впрочем, сообщил один светило, возможен обратный вариант – от противоположного пола оттащить невозможно будет. Сказал и ощерился в садистской улыбке. Им бы только резать. Яичко пришили, и оно, говорят, будет функционировать; второе – не задето. «Пуля слишком маленькой оказалась», – ухмыльнулся светило. Вот и пойми его – то ли радуется, то ли злорадствует. Смолотил за яйцо кучу баксов и не подавился. Ничего не поделаешь. Микрохирург. Другого такого не сыщешь. Второй костями занимался. Взял наполовину меньше. Третий извлекал пулю из бедра – тот ничего не взял. Молод еще. Практикой своей гордится и тем сыт. Вот его-то и пошлет с сыном за границу Сухофрукт. Ему можно доверять, не подведет. Прошвырнутся по Швейцариям, мозги проветрят, стресс снимут.
