Маркхэм вмешался в спор:
– Что вы думаете насчет этого шкафа, Вэнс?
– Увы. Желал бы что-нибудь думать по этому поводу, – был печальный ответ. – Потому-то я и заинтересовался опрятным видом этого шкафа, что не могу увидеть в этом никакого смысла. Действительно, он просто артистически ограблен.
Хэс тоже не был совершенно свободен от смутных подозрений, беспокоящих Вэнса, потому-то он обернулся к Дюбуа и сказал:
– Вы могли бы осмотреть эту ручку, капитан? Как говорит этот джентльмен, с этим шкафом что-то неладно.
Дюбуа молча, с недовольным видом подошел к двери шкафа и покрыл своим желтым порошком ручку на внутренней стороне. Удалив лишние частички, он нагнулся над ней с увеличительным стеклом. Наконец он выпрямился и недружелюбно взглянул на Вэнса.
– На ней свежие отпечатки, это верно, – неохотно сказал он. – И, если я не ошибаюсь, их сделала та же рука, след которой остался на столе. На больших пальцах одинаковый рисунок, да и указательные очень похожи… Эй, Пит, – позвал он фотографа, – щелкни-ка тут пару раз.
Когда это было сделано, Дюбуа, Беллами и фотограф уехали. Через несколько минут, после взаимного обмена любезностями, отбыл инспектор Моран. В дверях он столкнулся с двумя людьми в белой униформе, которые приехали забрать тело девушки.
Глава 5
Дверь, запертая на засов
Вторник, 11 сентября, 10 часов 30 минут утра
Маркхэм, Хэс, Вэнс и я остались одни в квартире. Темные, низко плывущие облака заслонили солнце, мрачный, рассеянный свет усиливал трагическую обстановку. Маркхэм закурил сигару и стоял, облокотившись на рояль, с огорченным, но решительным видом. Вэнс подошел к картине, висевшей в гостиной, кажется, это была «Спящая пастушка» Буше, и глядел на нее с циничным презрением.
– Пухлые красотки, скачущие купидоны и ватные облака для царственных кокоток, – заметил он. Он питал глубокое отвращение к живописи эпохи французского декаданса во времена Людовика XV. – Интересно, какие картины вешали куртизанки в своих спальнях до изобретения этой живописи, с ее безоблачными небесами и кудрявыми овечками?
– В данный момент меня больше интересует, что произошло прошлой ночью в этой спальне, – нетерпеливо перебил его Маркхэм.
– Нечего ломать над этим голову, сэр, – ободряюще сказал Хэс. – Я думаю, что, когда Дюбуа проверит эти отпечатки по нашему регистру, мы будем знать, кто это сделал.
Вэнс лениво улыбнулся:
– Вы так доверчивы, сержант. Я в свою очередь думаю, что задолго до того, как прояснится все в этом трогательном случае, вы пожелаете, чтобы раздражительный капитан со своими порошками от насекомых никогда не обнаруживал бы этих отпечатков. Разрешите шепнуть вам на ушко, что лицо, оставившее воспоминание о своих руках на вот этом столе и на внутренней ручке шкафа, не имело ничего общего с поспешным отбытием мадемуазель Оделл в мир иной.
– Что вы подозреваете? – резко спросил Маркхэм.
– Ничего особенного, дружище, – мягко успокоил его Вэнс. – Я блуждаю в полной темноте, где столько же указательных столбов, сколько в межпланетном пространстве. Челюсти тьмы сжимают меня в сердце черной мертвой ночи.
Маркхэм раздраженно стиснул зубы, он был хорошо знаком с уклончивой болтовней Вэнса. Переменив тему разговора, он обратился к Хэсу:
– Вы опросили кого-нибудь из жильцов дома?
– Я разговаривал с горничной Оделл, с привратником и телефонистами, но не вдаваясь в подробности. Я ждал вас. Могу вам, однако, сообщить: то, что мне сказали, заставило меня призадуматься. Если они не откажутся от некоторых своих показаний, то это очень важно.
