– А вы по кругу, по кругу, Поликсена Ивановна. Да к грядочкам наклоняйтесь, а то за яблочком вверх тянитесь. Вдох-выдох! Вот вам и утренний моцион.
– А нельзя ли, доктор, чтобы все же как-нибудь иначе…
– Никак нельзя. А теперь, простите меня, любезная Поликсена Ивановна, но меня ждет следующий пациент! – не сбавляя напора, проговорил доктор.
– Да я, собственно… – начал было Иван Никитич, но Лев Аркадьевич сделал умоляющее движение глазами, означавшее со всей очевидностью, что он уже и не знает, как отделаться от упрямой пациентки, и рад приходу нового человека.
– Да-да, господин Купря нуждается в моем скорейшем совете после пережитого потрясения! Мало того, что он стал свидетелем трагического события, так еще и был впоследствии оклеветан в местной прессе! – убедительно проговорил Самойлов. Поликсена Ивановна, наконец, посторонилась, и косо поглядев на Ивана Никитича, поспешила к выходу. Купря понял: она не столько вошла в его положение несправедливо оговоренного человека, сколько опасалась оставаться с ним в одном помещении. Есть такая порода людей, которые охотнее верят злым сплетням, чем правдивому доброму слову, какими бы аршинными буквами им эту правду ни сообщили. Они совершенно уверены, что дыма без огня не бывает.
– Сладков божится, что аршинными буквами напечатал опровержение, – буркнул Иван Никитич. – Вы не видели еще?
– На что мне опровержение в газете, если я и так знаю, что вы не виновны? Уф, насилу избавились от дамочки.
Доктор изобразил лицом и всей фигурой облегчение, жестом пригласил Ивана Никитича пройти в кабинет, где, вместо того, чтобы опуститься на стул, зачем-то припустил легкой элегантной трусцой вокруг стола.
– Что это вам вздумалось здесь бегать? – усмехнулся Иван Никитич. Впрочем, он знал, что доктор Самойлов ратует за подвижный образ жизни.
– Современная наука доказала, что после неприятного или тем паче пугающего переживания, телу потребно движение. Так оно возвращается в доисторические времена, когда спасением от опасности было бегство, – пояснил Лев Аркадьевич, на бегу доставая из шкафа бутыль с водой и два стакана. – Стоит дать телу нагрузку, и мы успокаиваемся, словно мы все еще обитатели джунглей и нам удалось убежать от хищника.
– А что же, эта Поликсена – знатная хищница? – догадался Иван Никитич, подсаживаясь к столу.
– О да! – Самойлов набегался и тоже сел, наконец, на выбеленный медицинской краской стул. – Столько моего полезного времени сжирает, что я бы предпочел встречу с диким зверем. Мадам, видите ли, мечтает, свежо и бодро себя чувствовать, при этом оставлять вредных привычек не желает. Кушает по семь раз на дню, да все сплошь сладкое и жирное. А после того, как поела, непременно полежит, да вздремнет…
– Что ж, кто из нас не любит вздремнуть после обеда? – сладко вздохнул Купря.
– Стыдитесь, Иван Никитич! Еще античные мудрецы говорили: «Edimus ut vivamus, non vivimus ut edamus», что означает «Мы едим, чтобы жить, а не живём, чтобы есть», – строго нахмурился Самойлов, и его взгляд невольно скользнул вниз, на кругленький живот собеседника. Иван Никитич тотчас втянул его и для верности запахнул полы пиджака. Доктор протянул ему наполненный водой стакан. Тот пригубил и скривился.
– Это весьма полезная вода, обогащённая минеральными солями, – пояснил доктор и привычно опустошил стакан. Потом потянулся пощупать пульс своему приятелю.
