– Понятно? Печка, короче, только японская. … За той дверью маленький залик, и в нем такие столики японские, с грелками. Есть у нас такие любители, приходят, сидят там, яйца свои греют. – Нафиса вытаращила глаза: послышалось ей, что ли? – Ну, увидите сами. Пошли, все вам покажу. Вот это ваш буфет, отсюда берете фужеры, рюмки, стаканы
Валя объясняла спокойно, вела себя со своими подопечными по-дружески. Еще с неделю она держалась поближе к новеньким, продолжая следить за ними, всегда оказывалась рядом в трудную минуту, подсказывала, как накрывать стол, как подавать тарелки. Сразу продемонстрировала, как надо носить поднос на одной руке, куда его ставить и с какой стороны подходить к клиенту. Все вроде бы просто, но у Нафисы долго не получалось так ловко обращаться с подносом, первое время ей казалось, что этому вообще нельзя научиться. Она и двумя-то руками еле-еле его удерживала. Шла, не отрывая глаз от тарелок, боялась, что они соскользнут на пол. А еще Нафиса все время подходила к клиенту слева, но Валя тут же за руку незаметно оттаскивала ее и подталкивала в другую сторону.
– Только справа от клиента… А вот когда ты с блюда что-либо накладываешь на тарелку, тогда слева надо стоять.
Но поначалу все было бесполезно. В первый рабочий день, вернее, рабочую ночь, Нафиса от волнения постоянно все путала и роняла. Время от времени к ней подходил Хамид, молча забирал полный поднос и нес к столу. Его большая крупная фигура легко скользила между столами, а худенькая Нафиса, то и дело задевая за стулья все время шептала: «Извините, извините…». Фиска снимала тарелки с подноса, расставляла их, а Хамид невозмутимо уходил, шел помогать Тане. К полуночи обе жутко устали. Нафисе все время хотелось уйти куда-нибудь в уголок и поплакать от беспомощности и бессилия, но смена никак не кончалась. Потом она не могла вспомнить во всех деталях этот свой первый день: все смешалось.
Так началась новая жизнь маленькой татарочки. Ей нравилось, что тут она не остается одна, некогда скучать – так меньше думалось о Павле. Она позволяла себе вспоминать о нем, лишь только тогда, когда ложилась в постель, и каждый раз ее сердце болезненно сжималось: «Как я соскучилась по тебе…»
Первое время Нафиса все силы тратила на то, чтобы ничего не уронить, ничего не перепутать, держалась скованно, от этого ступора не понимала шутливых намеков гостей. А потом освоилась. Уяснила, что где находится, кого как зовут, выучила все нехитрые правила. Вскоре лица постоянных клиентов примелькались, она даже запомнила, кто что обычно заказывает. Клиенты тоже стали узнавать проворную и приветливую официантку, называли ее то Анфисой, то просто Фисой.
Через месяц девушка уже порхала по залу с полным подносам на одной руке, держалась на высоченных каблуках так, словно с рождения ходила на таких шпильках. Она уже не задумывалась над тем, как сохранить равновесие, а поднос словно прилип к ее руке. И маленькая татарка из далекого, Богом забытого поселка, легко выговаривала названия японских блюд, они стали для нее такими же привычными, как и русские. Кухня в ресторане была смешанная: многие посетители брали японские блюда только из любопытства как экзотику, а те, кто постоянно приходил сюда обедать или ужинать, в основном предпочитали все же русскую еду.
Теперь Нафиса уже слышала и понимала, что говорят ей клиенты, а говорили всякое. Иногда очень недвусмысленно предлагали переспать. Нафиса краснела и бледнела. Она шарахалась от таких посетителей, старалась реже подходить к «опасному» столу. Те же проблемы были и у Тани. Однажды Валя устроила новеньким «разбор полетов»:
