Мои ноги подкашиваются, но он не позволяет мне упасть. Бережно удерживая меня в своих руках, центурион присаживается на узкую койку, и баюкает меня на коленях словно дитя. Постепенно мне становится легче. Объятая теплом со всех сторон, я перестаю трястись нервной дрожью.
– Почему вы делаете это? – вырывается у меня.
– Что именно? – уточняет центурион.
– Почему вы заботитесь обо мне, почему не ведете себя, как ваши товарищи? – сбивчиво лепечу я, – почему вы вообще служите в «Фациес Венена»? Ведь вы, судя по всему, неплохой человек… Вы могли бы выбрать себе любую другую профессию. Вы могли бы… Вы могли бы быть таким же, как остальные, просто воспользоваться мной, воспользоваться своей властью… За насилие над заключенной вас никто не осудит…
– Меня не возбуждают плачущие женщины, – серьезно заверяет он.
То, как сказаны эти слова, заставляет меня оторвать зареванную физиономию от кителя и посмотреть на центуриона. Я подмечаю, что уголок его рта кривится в некой пародии на улыбку.
Шутка?
Или что-то вроде того?
И от этого атмосфера меняется. Мне уже не так страшно. Он человек, а не зверь. А еще он мужчина, о чем я как-то не потрудилась подумать, но теперь замечаю. Мужчина, который без шрамов, стрижки почти под ноль, без формы треклятых «Фациес Венена» в других обстоятельствах, возможно, был бы по-своему красивым. Улыбка волшебным образом преображает его суровое лицо. Он, оказывается, не такой и урод, как мне показалось в допросной.
Я разжимаю кулак и неуверенно касаюсь пальцами борозды шрама на горле центуриона. Он никак это не комментирует.
– Или вас в принципе это не интересуют? – поддеваю я.
Центурион морщит лоб.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, Юлия, – сухо говорит он, – но у меня нет привычки нарушать непреложные обеты.
Ну конечно – фыркаю я про себя, и прикидываю, сколько же ему лет? Мне говорили, что обучение будущих рекрутов «Фациес Венена» начинается где-то с шестнадцати, примерно с тех пор их и обязывают блюсти целибат. Без сомнения, для кого-то из членов тайной полиции эти правила не имеют значения, а обеты не так уж и непреложны, но что до этого конкретно взятого центуриона? Ему вообще когда-нибудь доводилось познать женское тело?
– Обеты обетами, но у всех есть потребности, – замечаю я.
Я также слышала, что братья «Фациес Венена», сурово порицающие измену плоти, сами не брезгают к ней прибегать. Что, если, мой защитник просто предпочитает женщинам своих товарищей? Например, богоподобного юношу-оптио? Мне не трудно представить, как центурион нагибает мальчишку над столом в допросной. Не трудно, не гадко, но слегка обидно.
На его коленях сейчас сижу я, а не тот юный Фавн. Я бедром чувствую выпуклость в штанах центуриона, его большие ладони на своей спине и предплечьях. Это не пугает меня, а непостижимым образом вдохновляет.
Вероятно, пребывание в «Карсум Либертатис» лишило меня остатков рассудка.
– Мы не животные, чтобы слепо следовать своим инстинктам, – задумчиво произносит центурион. Я гадаю: кого он пытается убедить? Меня или себя?
– И вам совершенно не хочется? – невинно интересуюсь я.
– Зачем ты говоришь это, Юлия? – прямо спрашивает центурион. Я чувствую, как напрягается его могучее тело. Так близко ко мне. По-хорошему, я закончила биться в припадке, он мог бы и увеличить дистанцию. Но он еще держит меня в своих руках.
Это подталкивает меня к откровенности, о которой я, скорее всего, пожалею.
