– Это чтобы народ завлекать? – потрясывая головой, догадался приказчик.
– Верно, братец! Ну что, вот тебе пятак, веди, показывай! – Начальник сыскной сунул молодому человеку медную монету и тут же взамен получил предварительно надорванный розовый билетик.
Салон восковых фигур Пядникова, надо сказать честно, Фому Фомича не впечатлил. Всё было как-то по-провинциальному уныло и скучно, никаких декораций, отделяющих фигуру от фигуры, даже вездесущие кадки с пальмами здесь отсутствовали. Скульптуры стояли в два ряда лицом к лицу, образовывая неширокий коридор, и посетителю, точно приговорённому к шпицрутенам солдату, приходилось проходить сквозь этот строй. Фон Шпинне бывал в салоне мадам Тюссо, там всё было иначе, никакого сравнения с тем, что он увидел здесь. Однако начальник сыскной тут не скучал, – прохаживаясь, с интересом рассматривал фигуры посредственного качества и постоянно спрашивал: «Кто это? А это кто?»
Приказчик, который назвался Климом, был, надо отдать ему должное, человеком весьма осведомлённым, о каждой фигуре мог говорить долго и по существу. Полковник слушал и громко восклицал: «Надо же! Подумать только… Первый раз слышу!» Это Клима вдохновляло. Он с ещё большими жаром, страстью и подробностями, словно очевидец, рассказывал о кровавых деяниях исторических личностей, выставленных в салоне.
– Вот, к примеру, наша с вами соотечественница. – Он остановился возле невысокой коренастой фигуры, в красном платье из атласа, на голове чепец вологодской вязки. Лицо жуткое, широкое и какое-то кукольное, с алой краской на щеках мастер явно переборщил. В правой, поднятой до уровня груди руке зажата венчальная фата, – Салтычиха, она же Людоедка, в миру Дарья Салтыкова, помещица. Хоть и нельзя так говорить, но мерзкая была баба, хоть и барыня; правда, её за деяния, которые она совершила, из дворян разжаловали, стало быть просто баба. – Клим подошёл к Салтычихе поближе, заботливо поправил чепец и немного взбил фату. Чувствовалась хозяйская рука.
– И чем же она прославилась? – спросил, показывая любопытство, фон Шпинне. Он, разумеется, знал кто такая Салтычиха, но ему было интересно – что расскажет приказчик, и тот не подвёл.
– Да чем прославилась, – с тяжёлым вздохом проговорил Клим, – много людей жизни лишила, в основном молодые женщины и девки. И что самое страшное, избивала их поленом…
– Поленом? – переспросил Фома Фомич.
– Да! Но полено у неё было не простое, берёзовое, привычное, можно даже сказать родное, а, как выяснила следственная комиссия… – При словах «следственная комиссия» фон Шпинне, подавляя улыбку, подобрался, а приказчик продолжал: – Полено у неё было не простое, а специальное, она его выписала откуда-то из-за моря! – Клим поднял руку с выставленным вверх указательным перстом. – И сделано оно было из чугунного дерева! И было на нём, на полене, с умыслом, нарочно, под её руку выстрогано, чтобы удобно было зверствовать. Она с ним, с поленом этим, поговаривали, и спала, под подушку его засунет и спит. А что, удобно, занемогла среди ночи желанием поизуверствовать, позвала девку какую-нибудь, а полено вот оно, под рукой, не надо в дровяник идти… удобно…
– Что-то я никогда не слышал про чугунное дерево, – заметил начальник сыскной, – про железное слыхал, а вот про чугунное – нет!
– А потому и не слыхали, что нет такого, это я сам придумал.
– Зачем?
