Хорошенькая грузинка целиком подчиняется сильному, властному мужу, ни в чем ему не переча. Она прячется под стол вместе со своей тарелкой, когда заходят его знакомые. Со слов родных: «Жена-ребенок, глядящая на мужа снизу вверх, приняв как закон его власть над собой и правоту во всем и всегда».
Катя родила мужу сына Яшу. И через полгода сгорела от тифозной горячки.
Не возникла ли уже тогда в его подсознании мысль о том, что его предали, разумеется, невольно?
Спустя двадцать с лишним лет судьба повторится.
Не жилось женщинам со Сталиным.
* * *
Сталин выбирал женщин моложе себя, видимо, оттого, что запомнил власть над собой одной женщины старше себя. Ее звали Кэ-Кэ. По-грузински. По-русски – Екатерина Георгиевна. Властность ее была столь велика, что она выгнала из дома мужа-сапожника, пившего горькую. Одни говорят, что он был отцом Иосифа. Другие – что отцом был вовсе не муж, а любовник и, между прочим, князь. Вряд ли. На благородного Иосиф Джугашвили не тянул. Мать отдала сына сперва в духовное училище, после в семинарию. Возможно, он согласился – или сам захотел – еще и по той причине, что таким образом покидал нелюбимый дом, где царила женщина с тяжелым характером: училище и семинария предоставляли ученикам стол и кров.
Учение о Боге – прошло ли оно вовсе мимо будущего отца народов или все же что-то затронуло в нем, что вернулось, быть может, в последние годы, часы или минуты его пребывания на земле, – мы о том не узнаем.
На похороны матери он не приехал.
* * *
Сталин называл Аллилуеву в письмах «Татька». По той же причине, по которой Чехов называл Книппер-Чехову «собакой». Они любили друг друга. Их любовь была разной. Ему в любви, в семейной жизни нужно было одно, ей – другое. Можно настаивать на этом с уверенностью именно потому, что кончилось крахом.
Письма и записки их друг другу лаконичны и малоинтересны. Но таковы письма большинства людей: обычные, затертые слова, какими ставят будничные вопросы о самочувствии, о погоде, отчитываются о будничных событиях. Писатели или просто талантливые люди умеют писать письма. Остальные – нет. Хотя у остальных могут бушевать страсти почище писательских. Они были остальные.
Она писала: «Здравствуй, Иосиф! Как твое здоровье? Приехавшие тт. (Уханов и еще кто-то) рассказывают, что ты очень плохо выглядишь и чувствуешь себя. Я же знаю, что ты поправляешься (это из писем). По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как это я могла оставить тебя одного, и тому подобные, по сути совершенно справедливые, вещи. Я объяснила свой отъезд занятиями, по существу же это, конечно, не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. (Здесь Надя ошиблась: “отъезда” вместо “пребывания”. – О. К. ) Прошлое лето очень чувствовалось, а это нет. Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла… Всего хорошего. Целую. Надя».
Он писал в ответ: «Татька! Получил посылку от тебя. Посылаю тебе персики с нашего дерева. Я здоров и чувствую себя, как нельзя лучше… Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи Молотовым от меня, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки также несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька… Целую кепко ного (два детских словца –
