Калитка возле дома Аркаши была не заперта. Покричав хозяина, мы двинулись вокруг дома и застали художника в грязной майке, вытянутых штанах и шлепанцах на босу ногу, нервно будоражащего палкой нечто зловонное в огне, вырвавшегося из огромной железной бочки.
– Аркадий, …
Голос отца так сильно напугал художника, что он аж подпрыгнул на месте и сильно побледнел.
Но увидев нас, слегка смягчился.
– А, это вы. Прости меня, Паша. Я и забыл, что приглашал вас в гости. Занялся бытовыми хлопотами и забылся. – Темнеющие круги под глазами Аркаши выдавали бессонную и беспокойную ночь.
– Не удивительно. Такие события кого хочешь из колеи выбьют.
– Какие события? – насторожился художник, непроизвольно приподняв плечи.
– Как какие? Убийство!
– Да ты что?! Неужели? – наигранное удивление выдавало в Аркаше плохого актера и насторожило мое любопытство еще больше. Я подошла ближе к бочке. Заметив направление моего движения Аркаша заторопился в дом. – Но, к счастью, нас это не касается, поэтому давайте пройдемте внутрь. Я покажу вам картины, которые обещал. И чайку выпьем и чего покрепче, – он подмигнул отцу. – Пойдемте, пойдемте. А то дымом пропахните.
– Аркаша, когда ты ушел из пансиона? Я думал, поймаю тебя утром, чтобы вместе прогуляться до твоего дома. Но в номере тебя не оказалось…
– Да, я, вот, решил выскочить пораньше, подготовиться к приходу гостей. Конечно, идеального порядка в моей мастерской априори быть не может. Но я все же хотел произвести хорошее впечатление.
– Но ты же сказал, что забыл о нашей договоренности…
– Эээ… Да, забыл, но потом вспомнил. А потом опять забыл. Ты, Паша, проходи, проходи, не стесняйся.
Мне все же удалось заглянуть в бочку краем глаза. Я увидела оплавленный край полиэтилена и обгоревшую подошву ботинка. Все остальное было неразличимо. Но слой был внушительный, значит сжигали здесь довольно большой объем «мусора».
В доме Аркадия повсюду стоял терпкий запах масляной краски и растворителя. Справа от входа одна дверь вела в маленькую спаленку хозяина, а вторая – на кухню и в коридорчик к санузлу. Все остальное пространного одноэтажного дома было единым, без стен или перегородок. Лишь по периметру крепились, где стеллажи, где полки. На них мирно громоздились банки, тюбики, кисти, стакашки, тряпьё, и прочий художественный хлам. В углу примостилась груда то ли сломанных, то ли неудачно сложенных мольбертов. Около десятка мольбертов стояли то там, то здесь, хаотично загромождая пространство. Полотна стояли лишь на двух из них. Пол был сплошь покрыт полиэтиленовой пленкой, наподобие той, что догорала в бочке на заднем дворе, и старыми газетами. И всё это было обильно покрыто застарелыми каплями краски самых разных цветов. Исключение составлял не ровный прямоугольник у дальнего мольберта. Плёнка здесь лежала свежая, как и газеты. А капли краски на них были еще липкими.
– Вы простите мне мой внешний вид. Проходите на кухню, я сейчас поставлю чайник, переоденусь и мы с вами побеседуем обо всем. И об этом несчастном убитом мальчике, и о картинах, и о ситуации в мире. Сейчас, сейчас, всё будет, – и он суетливо скрылся в спальне.
Отец, предвкушая оживлённую беседу, поудобнее устроился на стуле у окна. А я застыла в дверном проёме.
– Доча, проходи, садись где удобно.
– Пап, откуда он знает, что убили молодого человека, если утверждает, что был не в курсе произошедшего до нашего прихода? И ты не говорил, кого убили. И я рта не раскрыла…
