Эти разборки стали первыми в череде того, через что я прошла в качестве члена Лезвий. Ашер и Гириш, эти придурки, так просто не планировали отставать от меня. Они превратили мое существование в настоящий ад, поэтому сейчас, когда меня баюкает в руках сама смерть, я не оказываю сопротивление. Забвение – лучший исход для уставшей и истерзанной души, которая трепещет у меня в груди вместе с сердцем, давно израненным тысячами игл моих утрат.
Возможно, так будет даже лучше. В таком случае мне не придется, надрываясь, копить на залог, чтобы выйти из состава Лезвий. Именно такое условие поставил мне кардинал, когда месяц назад я приползла просить его отпустить меня обратно к Шептунам. Деньги или вечные страдания, на которые меня обрекли всего несколько его слов.
Тем не менее на чаше весов всегда оставалась сила, которой не подвластны оба этих пункта.
И этой силой была смерть.
Ночной воздух треплет мои волосы в последний раз, а потом Киран заносит меня в замок. К этому времени мне уже становится все равно, что случится дальше. Сознание окончательно отключается, даруя блаженное успокоение.
***
Холод.
Он оплетает меня своими сетями, забираясь прямо под кожу. Сковывает сердце и легкие, замедляя дыхание.
Запах полыни щекочет ноздри, а потом что-то горькое вливается мне в рот. Тело не реагирует, отказываясь глотать, но гадкая жидкость сама течет в горло, вниз по гортани, туда, где делает последние удары остывающее сердце.
Нарастает жар, который охватывает каждую частичку меня, словно пожар. Сознание отдаляется, позволяя мне лишь наблюдать за тем, как мое тело борется со смертью.
Я не чувствую ничего. Совсем ничего.
Никак не реагирую на борьбу организма и продолжаю смотреть.
Горю, горю, горю.
Потом вновь приходит забвение.
***
– Как думаешь, она скоро очнется? – слышу взволнованный голос, находясь между забытьем и бодрствованием.
– Джон, всему свое время. Это чудо, что мы вытащили ее с того света.
– Она выглядит бледной.
– Разумеется. Она потеряла много крови.
Из-за их голосов гул в голове нарастает, принося с собой боль. Я хочу повернуться и накрыться подушкой, чтобы заглушить звуки, но тело окоченело и не слушается меня.
– А может…
– Помолчи, Джон.
Я слышу шорох и пытаюсь разлепить веки, но это оказывается не так-то просто. Глаза слезятся, в горле першит, а из моего горла вырывается сдавленный хрип.
– Киран! – раздается возглас Джона, и я оказываюсь во власти запахов хвои, грозы и моря, которые обволакивают меня, как мягкое покрывало.
Наконец, мне удается открыть глаза, и я мутным взглядом смотрю на лицо Кирана, склонившегося надо мной. Он меняет тряпку на моем лбу на мокрую, пока я пытаюсь прохрипеть:
– Воды…
Возле моих губ тут же появляется стакан, до краев наполненный живительной влагой. Киран приподнимает рукой мою голову, и я жадно глотаю воду. Пью и пью, пока сосуд не пустеет, а потом в меня снова вливают какую-то настойку, от которой во рту разливается неприятная горечь. Я закрываю глаза и откидываюсь на подушки, заботливо подоткнутые под мою голову. Даже не пытаюсь разобрать перешептывания Кирана и Джона, потому что тело вновь охватывает волны жара. Настойка растекается по организму так быстро, что я не успеваю подготовиться, – просто дышу через рот, как выброшенная на берег рыба. Кровь и огонь смешиваются воедино, внутренние органы медленно закипают и…
Внезапно все отступает, будто не было этой пытки вовсе.
