Не отрывая взгляд от телефона, я начала говорить. Очень медленно, наверное, так говорят лунатики во сне. Не специально, просто по-другому не получалось.
– Запах такой, что дышать невозможно. Воняет потом. Грязными людьми. Скисшим молоком. Дерьмом. Скорее даже навозом. Как на ферме, только в сто раз хуже.
Ну вот, опять. Все, что я прятала глубоко в сознании, снова стало реальным. Заболела лодыжка, как будто на ней что-то тяжелое. Появилось удушающее чувство, словно меня поймали, как крысу в ловушку. И опять этот шум. Накатывает волнами, как морской прибой, становится все громче, пока не заполняет комнату и не прижимает меня к стене.
– Как будто тысячи людей одновременно что-то говорят, – прошептала я с закрытыми глазами.
Боже, нет, он здесь, снова… Я почувствовала, как меня затрясло. Сильнее, чем обычно: сначала задрожали пальцы, затем – руки, плечи, ноги… Телефон выскользнул и с громким стуком упал на пол. Я хотела его поднять, но почему-то не смогла. Меня полностью сковало дрожью.
И тут из ниоткуда появились руки Лейдемана. Он положил их на мои. Крепко обхватив, он держал меня, словно я была кораблем, а его руки – якорем.
– Что ты видишь, Одри?
– Большого черного ворона, – еле прошептала я. – Он медленно расправляет крылья. Огромные черные крылья. Все до смерти боятся его. И церковь пропахла страхом и смертью.
Сердце колотилось, во рту пересохло. Я высвободила одну руку и потянулась за водой, но рука дрожала так сильно, что я почти все пролила на стол, не сумев удержать стакан.
Лейдеман поднес его к моим губам и помог сделать глоток.
– Он что-то говорит?
– Он кричит. А иногда шепчет – это еще страшнее. А летучая мышь рядом с ним повторяет сказанное, только на баскском.
Лейдеман дернул рукой, и я поняла, что что-то его смутило.
– На… на баскском? – произнес он так, будто мне не поверил. – Откуда ты знаешь, что это было на языке басков?
Все образы пропали, словно кто-то нажал на кнопку. Страх тоже исчез, я чувствовала лишь невероятное раздражение. Похоже, раздражение помогает против страха. Отлично. Вот о чем индейцам надо было рассказывать своей ребятне.
Я убрала его руки, подняла телефон и холодно ответила:
– Может, оттуда, что я шесть лет жила на севере Испании, в Стране Басков?
Сбитый с толку, он отодвинулся на кресле назад. Так ему и надо, пусть лучше готовится к встречам. Хотя, стоит признать, что тут скорее виноват мой отец. Он вечно делает вид, будто этого эпизода никогда не существовало. Очевидно, по инициативе Анны.
– Прости, пожалуйста, я не знал.
Судя по таймеру, у нас оставалось еще десять минут. Я встала и подошла к скошенному окну.
– Может, нам стоит сначала познакомиться… – сказала я, бросив надменный взгляд в его сторону.
Ну все: наморщив лоб, он начал перелистывать блокнот. Наконец, отложил его в сторону и сказал:
– Ты права. Я слишком резко перешел к… твоей проблеме. Извини.
Я тут же поняла, в чем причина. Плюхнувшись обратно в кресло, я ответила:
– Вам позвонил мой отец. Скажете, что нет?
Бинго, он тут же покраснел. Меня это даже немного позабавило, но в то же время я проклинала отца. Сегодня утром он и у меня спросил, есть ли прогресс. И смогу ли я присоединиться к Евхаристии.
– Видимо, твоему отцу очень важно, чтобы ты как можно скорее вернулась в церковь.
– Жизненно необходимо, – фыркнула я. – Но самому ему плевать. Это все Анна. Святее папы римского и до ужаса печется о спасении моей души. По ее словам.
