А сейчас я ревела и читала очередное его интервью с автором, точнее, с авторшей, которую ценила, одну из немногих. Он долго её уговаривал. И, наконец, она согласилась. С ней он беседовал с глазу на глаз, ночью… Интересно беседовал. А когда она сказала, что стесняется, потому что Наташка вон как здорово отвечала, а она так не может. Вот тогда мой кумир и выдал… «Ты заметила, как она отвечала? Ответ – вопрос. Как выстрел. Да-нет. И ни шагу в сторону. примитивно… А с тобой…»
И тогда я удалила все свои ответы… все до одного. Потому что это была не я…
Он не заметил. Пока не заметил. Это произойдёт позже. И тогда… А, впрочем, всё по порядку.
Популярность моего кумира набирала обороты. Его похвалы добивались. Его вниманием гордились. Его стихами восхищались. Даже его тень приосанилась, стала увереннее и значимее. Высказывалась чаще, резче. но все они, все до одного, из кожи вон лезли, чтобы быть оригинальными, чтобы он заметил и ответил. Да. Он теперь отвечал не каждому. И читал не каждого. Слишком много появилось каждых. Зато часто писал каверы или экспромты на мои чудачества. Ему ещё интересно, он ещё… он ещё не нашёл новую игрушку, ещё не раскурочил старую…
А я дописала, наконец-то, «Сумасшедшую Белку». Он читал каждую главу. Или не читал. Неважно. Всё также советовалась насчёт обложки…, но аннотацию… А впрочем, нет, было. Он написал. Опять во всеуслышание (мол, слушайте, слушайте, и не говорите, что не слышали) объявил о новой моей книге. Тогда он назвал меня Корней Белкин, объединив мою фамилию и название книги. Мне понравилось и запомнилось.
Зима. Однотонная. Холодная. Неуютная. Долгая. Очень долгая у нас зима. Начинается в конце октября. Заканчивается в середине или в конце апреля. но снег может пойти и в мае. Прям на клейкие листочки и первую траву, на цветущую черёмуху. Тяжело переношу зиму. Не хватает солнца, тепла, мешают шапка и рукавицы, ранняя темнота и поздние рассветы. Хочется выть тихонько на одной ноте. Стараюсь реже выходить из дома. Я вообще домоседка. Мерзну. Тоскую. Вымираю, как мамонты.
А у него полярная ночь. Ни рассветов, ни закатов. Зато есть северное сияние. Наверно, очень красиво. Ещё есть фьорды. Горы. Море. И холодное лето. И он тоже не жалует зиму. А может быть и врёт. Но стихи стали такими, хоть ложись и помирай. «Зима моя ранимая…» С первой строчки влюбилась в этот стих. Ничего в нём особенного нет. Но внутри всё переворачивается, сжимается, тянет… «пугало души» – контрольный в голову. У него много, да почти все стихи его – разговор, диалог, а точнее, монолог с собой или с богом. Хотя, он называет себя богом, а значит, беседует с собой. Во как.
Чувствую, как во мне что-то меняется. В стихах сплошная чернота. Безысходность. Отторжение этого мира. Сожаление о прошлом. О том, чего не было и быть не могло в принципе. Но что мне какие-то там принципы? Мой виртуальный мир рушится. Меняется до неузнаваемости. Сливается с реальностью серой, лживой, страшной.
Мы всё реже переписываемся. Почти не пишем откликов на стихи друг друга. Тишина звенящая. Но по-прежнему пишем много. Почти не сплю. На работе словно муха сонная. Под глазами синяки, постоянно хочу спать. После работы, если едем в командировку, в гостинице предпочитаю спать. Посиделки с коньяком в прошлом. Шеф смотрит на меня, как кот мартовский на кошку. У меня никого нет. Но никого и не хочется. «Я умею любить стихами…» Смешно… Но и вправду умею…
