* * *
Тимофея на хуторе у одной вдовы разместили. Сам он с другого хутора был. Но туда далеко везти. А он в уходе нуждался. Когда рванье с него сняли, то увидали незажившие раны по всему телу. Одна на правом боку гноилась.
– От горячки мог запросто помереть уже, – сказал Тимофею Никита Репей. – Гной, вишь, какой? И как выжил – непонятно.
Остальные казаки молча разглядывали Тимофея. Что верно, то верно. Давно уже его в покойники записали. И любопытство разбирало молодых казаков. А что с другими сталось, кого не убили в степи? И как там, в Крыму? Что за жизнь?
Но, ясное дело, Тимофею сейчас не до разговоров. Оклематься бы маленько.
Матвей Ширшов по старшинству распорядился, чтоб в Лебяжьем пока оставить. Против этого никто не возражал. Кому какое дело? Только Арсений Костылев глазами сверкнул. И тут же взгляд отвел, желваки на скулах заходили. Или показалось Матвею? Чего Костылеву с Тимофеем делить?
Но подумав, сразу же забыл об этом. Нужно было думать о делах насущных. Здесь, в Лебяжьем домов мало было. И казаки почти все пожилые уже. Кто помоложе и половчее, тот в станицу подался.
– Вот тут, Тимоха, ты поживешь маленько, – сказал Матвей, когда бежавшего от татар казака ввели в хату и положили в углу.
Он почти не разговаривал, отвечал, вяло моргая. Со стороны могло показаться, что человек на спал целую неделю.
Хозяйка, тридцатилетняя вдова, только плечами повела.
– Ты его, Пелагея, поправь, чем можешь, – сказал ей Матвей. – У татар натерпелся он.
– А чем же я его поправлю? – удивленно глянула на него вдова. – У меня самой – двое. И хозяйство маленькое. Как кормильца убили – с хлеба на воду перебиваюсь.
– Через неделю заберу его, не волнуйся, – успокоил ее Ширшов. – А ты на возьми-ка!
Дал он ей пару монет. Вдова ловко подхватила деньги, спрятала у себя в одежде. Взгляд ее повеселел.
– Что ж, Матвей, посмотрю за ним, чего там.
– Бывай, Тимоха, не скучай! – напутствовал его Ширшов и быстро вышел из хаты, догоняя своих.
Казаки уже сидели в седлах. Матвей быстро вскочил на своего пегого, и через несколько минут только пыль клубами вилась на дороге. Станичники растаяли в безбрежной степи.
Хозяйка стояла посредине хаты и смотрела на нежданного постояльца.
– А я тебя где-то видала?
– Не помню.
Говорить не хотелось. Был Тимофей рад, что выбрался из плена, домой дошел живым. Все, что произошло с ним, казалось страшным сном.
И когда шел сюда, об этом не вспоминал. Знал лишь одно – надо дойти. А теперь воспоминания нахлынули. Неужели он сумел уйти от погони?
Игнат, Игнат… Не выдержал, не стерпел. А потому и остался там, в крымской земле.
Тут вспомнил он, как у него спросили про Архипа. И Костылев этот, Арсюха, дружок Архипа верный, вроде как не поверил ему. Но ведь и в самом деле не видел он в Крыму Архипа, выходит, мертвым остался тот в степи. А они говорят, не нашли его.
– Хочешь молока?
– Давай.
Холодное молоко приятно освежало грудь. Он чувствовал, как жизнь медленно возвращается к нему. Так бы и дальше.
Он ослаб только в последние дни, когда голодуха дала о себе знать. Да и раны незалеченные беспокоили. Из Крыма уходил еще полный сил, хоть и измотанный. Татары кормили плохо, но жить можно было.
– А все же видала я где-то тебя… Ты откуда?
– Я с Крестового.
– Вот… – хозяйка присела на лавку и открыто смотрела на него.
Ее дотошность раздражала. Тимофей ее не узнал и видел в ее пытливых вопросах лишь желание разговорить его.
