Снова видение – летучая повозка. Голос девочки:
– Рома, восстанови энергию.
Пауза. Потом снова:
– Восстанови энергию! Ну восстанови же энергию! Ведь сразу всё пройдёт!
Снова пауза, а потом:
– Ну как хочешь, – и повозка исчезла.
Марьин стоял теперь чуть позади от Марины Ивановны, а та продолжала кричать:
– Как это понимать, Гусев?! Что ты вытворяешь?! Правильно говорил милиционер, что в колонии тебе место!
– Марина Ивановна, Марьин сам первый полез, – пытался заступиться за Ромку Коля.
– Ага, первый, – подтвердил Васька. – Мы видели.
Марьин погрозил Коле и Ваське кулаком.
– Не знаю, кто первый, кто второй, но я видела, что вытворял Гусев! – ответила воспитательница. – А ещё от физкультуры освободили! Симулянт! Сейчас соберём педсовет, и будем решать, что с ним делать!
– Делайте, что хотите, – тихо сказал Ромка. – Можете хоть застрелить.
– Что-что?! Ты ещё и дерзить вздумал?!
– Ничего я не вздумывал. Просто мне уже всё равно.
***
На сбор педсовета не ушло много времени. Через полчаса все воспитанники были в так называемом актовом зале. Вход туда был из вестибюля, через дверь в левой стороне.
Актовый зал и правда оказался залом. Не то что обеденный. Как в кино или в театре. Там была и сцена, и белый экран на задней стене за сценой, и «киношные» кресла. Кресла были составлены вплотную около дальней стены, но их быстро расставили рядами и усадили на них «зрителей» – воспитанников. Напротив рядов кресел, почти около сцены, поставили длиннющий стол, за которым уселся весь «педагогический коллектив» во главе с Вячеславом Дементьевичем.
Ромка тоже хотел сесть вместе с ребятами, но ему не позволили. Заставили стоять напротив стола. Стоять было трудно из-за ещё не прошедшей боли. Ромка сказал об этом, но Вячеслав Дементьевич всё равно не разрешил сесть.
– Ничего, постоишь, не барин, – сказал он. – Провинившемуся положено стоять. И нечего врать, что что-то болит, потому что Марина Ивановна видела, что ты вытворял. Если бы болело, не справился бы с Серёжей.
Потом Марине Ивановне.
– Ну, рассказывайте, Марина Ивановна. Что наделал этот негодник?
Марина Ивановна принялась живописать о том, как вор и бандит Гусев чуть не убил высокочтимого «Серёженьку Марьина». Так и сказала:
– Только что я стала свидетелем безобразной драки, которую устроил Гусев. Гусев чуть не покалечил Серёженьку Марьина. Он, наверное, мог бы его даже убить, если бы я не оказалась там вовремя.
– Ничего я не устраивал! – крикнул Ромка. – Он сам первый полез! Птицын и Васькин это видели!
– Гусев, тебе ещё дадут слово! – прервал его директор. Продолжайте, Марина Ивановна.
– А что продолжать? – сказала воспитательница. – Пусть Гусев сам объяснит, почему он напал на Серёжу.
– Хорошо, – согласился директор. – Ну? Что скажешь, Гусев? Почему ты избил старшего товарища?
– Товарища?! – возмутился Ромка. – Фашисты мне не товарищи!
За столом поднялся возмущённый гул. Директор Ромке:
– Гусев! Ты совсем распоясался! Ты знаешь, что у Серёжи и мать, и отец геройски погибли на фронте?! Они сражались с фашистами ради всех вас! Они отдали свои жизни, чтобы вы остались живы!
– Это его родители сражались! А такие гады, как этот, были предателями и полицаями! – ответил Ромка.
Шум за столом усилился, стали отчётливо слышны возмущённые реплики.
– Выбирай слова, Гусев! – прикрикнула на Ромку Марина Ивановна.
– Вот-вот, именно! – поддержал её Вячеслав Дементьевич. – Надо выбирать слова.
