Кудель тянулась из петель,
Петля, накид, навес, петля…
Тугою стала кисея.
Веревкой скрученный аркан,
Взлетел, как брошенный батман,
Воздушен, легок и высок,
Чуть изогнулся позвонок,
Пошел носок наискосок…
Как бы играясь и шаля
Сковала разум, овладела,
Порабощая его тело, владела им.
Любовь ее, зернами вызревшей полыни,
Размоченной отваром хворостине,
Была горька.
Полна безмолвных слез река,
Сама ее и погубила,
Святой источник отравила, извела,
Все, что сумела – отняла,
Лишила радости и сил,
И он потух, себя пролил,
Упал на илистое дно,
Мечтая только об одном,
Покинуть мир.
Покончено!
Перевернулся тигель хранилища души,
Впредь, вороши, не вороши,
Остались прошлым кутежи.
И снова прыснул иней
На белый саван краску —
Кобальт синий сутажными разводами потек,
Вздувался узловатых вен пучок.
На гибель сам себя обрек,
Опутал, туго обволок
Игрушку в плотный коконок,
Рисунок изощренный паулина,
Паучья вязь, седая паутина окутавшая все,
Липка,
Меласса смоченная нить
Спешит собою все обвить в сачок.
Наскок, скачок, закрыт силок,
Мгновенно стихли щебет, птичьи трели,
У клети черенком подпёрты двери.
Повисла радуга оттенков всех белил,
Серебряные птицы каменели,
Их тушки падали в морозные снега,
Утихло все, умолкла пустельга.
Плыл мутный пар, шла манная крупа,
Кристаллом сахара посыпались луга…
Сошел к челу прекрасный вечный сон,
Тенётою колышется виссон
Тончайшей пряжи вышивок на сетке,
Мошкой налипшей на тончайшей клетке.
И показалось, будто смерть сладка,
Снег сыпался, недобрая рука,
Больничной бязи кинула в луга.
Из хлопка кажется мягка постель,
Приют последний, колыбель,
Сон, без начала и конца,
Метла от тризны до венца,
Метет, метет крахмальный снег
И, вновь сужден обратный бег.
По жизни, словно на арене,
Суставом скошенном в колене,
Идет по кругу человек,
Не в силах разорвать оковы пут,
Которые ему ветра плетут.
А он все ждет судьбы начала,
Кто бы помог, кто бы решил,
А нет бы, сам набрался сил,
Откинул мертвое одеяло,
Встряхнул главою и прозрел,
Увидел мир, что чисто бел,
И сам на этом покрывале
Соткал свою судьбу себе,
Хозяином в своей избе.
Но дремлет, смерть ему близка,
Змеей застыла для броска,
Упорно собирая яд
В сосуде трубчатого зуба, ждет,
Когда совсем ослабнет тот,
Чтобы открыть на жертву рот.
Все будет так, ну, а пока,
Гарцует ветер, гонит облака,
Осколками роняя рафинад
Засыпал город Мертвых – град.
Так много, реки колотого льда,
Еще никто не видел никогда.
А после долгое волненье
Укрыло белое пенье.
Рулон раскатан ватной ткани
По всей умывшейся земле.
Начеса мягкое плетенье,
Как праздничное украшенье.
Зима за пяльцами вздыхает,
Себя работой утешает,
В натянутую ткань вплетает
Нить утолщенную – букле.
Рукой взмахнула, повела,
Узором хитрым заплела, —
Кулирной гладью на пяло
Снег изморозью намело.
Раздует щеки на пяло,
Как на остывшее чело,
С земли мерцающий налет
Метель клубами понесет,
Лоснящийся припудрит лед.
Взовьются вихри у дорог,
Муслина рыхлого воронки,
То плачет, жалобно поет
Песнь о потерянном ребенке.
В том пенье стон, в том стоне крик,
Насквозь,
До атомов проник в пространство,
И изменил его.
Вновь обновленное убранство
Нехоженых дорог легло.
Идет одна, в какой они ведут острог?
Зовет, кричит, за весью весь,
Ведь знает, где то рядом, здесь!
Все холоднее на душе,
Как будто в сердце ткнули нож,
Под ребрами тесак торчит,
До боли, что бросает в дрожь.
Уходит через рану жизнь
Теряя время, рано – поздно…,
Земля той вечностью промерзла,
До основанья, до кости,
