Горячим, страстным поцелуем
И услаждал и утешал,
Слова любви шептал, вздыхал….
Губами щупая коленки,
Гулял, как ветер по воланам,
Колыша праздничный крахмал
Поддетых снизу кринолинов
И пышных дамских панталон,
В оборках кордов кружевных,
Тонул, себя теряя он.
Звучали и стихи, и проза,
Мелькали пафосные позы,
Ах, как ему была сладка,
Ладонь, что нежно отвергала,
Сама же, вопреки себя,
Его щекою прижимала к себе, любя.
– Непредсказуемая дама! —
Воскликнул он прильнув к руке,
Той, что игриво проскользнула по щеке.
И, все! пропал!
В бальзаме дамских ароматов
Навек рассудок потерял.
Теперь ему только за ней,
Пусть даже в самый хмурый день,
Ходить по лесу будто тень,
Листом пергамента шурша,
Следя за нею чуть дыша,
Восторга глаз не отводить,
Одною жадной страстью жить,
Ее лишь аромат вдыхать,
О ней мечтать, вздыхать, страдать,
Одною ею обладать,
Себя всего любви отдать,
В объятьях страсти потерять.
И в белом шелке от Армани,
Невероятной красоты
Очаровательный цветок
Раскрыл свой первый лепесток.
И выразительно звучало,
Играя на волне контраста,
Все, что дарило жизни вкус,
Что наполняло смыслом, счастьем,
Бутонами покрытый куст.
Цветок сакрального сосуда
Еще не полон, но не пуст,
Только заварено зерно,
Как в чаше золоченый чай
Благоухает тонкой нотой
Тихонько распуская типсы,
И набухает почек цвет…,
Им сорван этот первоцвет
Для уникального прочтенья,
И, власть особая дана,
Хранить, оберегать лоно,
В котором вызреть суждено
И чепчикам и распашонкам,
Украсить будни бытия
Обетованного житья
В счастливый, звонкий смех ребенка.
Готова первая пеленка!
Распошивалкою легла,
Седою, старой повитухой,
Пестует рядышком игла.
В обилье швейной фурнитуры,
Из тканей вычурных текстур,
Зима ткет жизненный узор.
Ее волшебное пяло
На мир поглядывает цепко,
Через морозное окно,
Такие выдаст выкрутасы!
Орнаментом растет узор,
То загогулины, надсечки,
То шелкографии развод,
То, если сильно сдавит сердце,
Зло ткнет иглою в небосвод,
И снова долгий снег идет,
Метет и кружится пороша,
Льет золотистую сусаль,
И сыплет глиттер в вертикаль
Дорожки лунного просвета,
Кружится вьюга в фоне этом,
Летает в заунывном плаче,
Скулит будто бродячий пес,
То, спрячет морду в длинный ворс,
И по спирали Фибоначчи бежит
В широком платье Бохо,
Смеется в истеричный хохот,
Так, что летит по небу грохот,
Тяжелый гул растет в раскат…
Кто в этом горе виноват?
Болит душа, иль не болит?
Да, кто ж теперь узнает это,
Месть в сердце до красна нагрета,
Огнём горит!
Горит,
Как будто жжет вулкан из самых недр,
Такая боль,
Словно с корнями выдран кедр.
Жаль!
Безумно, безгранично жаль,
Зима закручена в скрижаль,
Рулонной ленты – серпантина,
Заверченного пальцем Арлекина.
Разливы световых сияний
Дополнили сей колорит,
И небо вторило напевом:
– «Болит оно, иль не болит?»
На землю выпустило стрелы – лучи,
Сеченья лазеров пылающих в ночи,
Ах, как они жгучи!
Энергий полные заряда,
Лучи поверхность пробивали
Сверх электрическим разрядом.
И на техническом рисунке Зимы,
Едва заметные наброски,
Наметкой новою легли.
Все очертила контуры границ,
Наметила края,
Так начинала обновлять себя земля.
Проснулись разом все вулканы,
Открыли лавой свои чаны,
И пики гор надели сразу,
Парчи горящей сарафаны.
Вода волною поднималась,
Шла на дома людей тараном,
Чтоб смыть с поверхности земли
Её открывшиеся раны.
«Болит оно, иль не болит?»
Ее юдоль, в себе хранит.
На грудь Зимы упали стразы
Кусками колотого льда,
И лед шипит, и снег пылает от огня.
