Планету всю метет пороша,
Мир не плохой и ни хороший,
Он просто чист в убранстве пуст,
Слетела маска злобных уст,
Смеющихся над ней,
Разорваны их рты!
Пал в своей славе лицедей,
В след, мимы,
Копии людей пошли за ним.
Стих бесноватый дикий смех
Былых чудачеств и утех.
И мир испуганно притих,
Взяла его кручина,
Взгрустнул, уныл, безлико сник,
И тело сбросивший старик,
На одре смертном с ним расставшись,
Не обрядился в новый лик.
Ушел, оставив этот мир,
Тот, кто недавно был Кумир!
Месть Матери всегда,
Страшна и очень беспощадна,
И этим женщина отрадна,
И этим женщина ценна,
И этим, святостью полна,
Сумеет зло вернуть сполна.
Разыщет сына своего,
Сама дорогу ему выбьет,
Тропу протопчет и пробьет,
Ту, что к порогу приведет Его,
К порогу дома своего.
Зима плела и вышивала
Земли атласное одеяло.
Мело – мело, белым – бело…
В особый переплет жаккарда
Все нити разом заплело,
И серебро к ногам бросала,
Кидала пух в земли чело.
Холст простегала в мелкий шаг,
Мережку повела в овраг,
Как батог для врагов тянула,
Потом сквозь поле на леса
Плеть положила волоса,
Все распустила, растрепала,
Хвостом махать не успевала.
Дорога тропами вилась,
Игла утаптывала бязь.
Ходила вдоль и поперек,
В диагональ,
Наискосок проложен стежки шаг,
И, вновь петляющий зигзаг.
Накатом бисерным лег кант,
Оплел ажурно диамант
Мерцающий в снегу,
Теперь он в вышитом кругу,
Хрустальным озером застыл,
Флаконом хрупкого стекла,
Но, жизнь внутри еще текла.
И густо выстлался над ним
Холодный и туманный пар,
В трико затянутый фигляр
На сцену вышел пантомим,
Миниатюрами пленим.
Молчаньем скованы уста,
Иглой хирурга неспроста,
Зима стянула порванные рты,
Ланцетовидные видны швы.
Теперь в плену у немоты
Зашитый узловато рот,
Ни возгласа, ни хрипоты не издает.
Молчит и дни, и ночи напролет,
В нем только мимика поет.
Пластично изгибая тело,
Фигляром гибкость овладела.
Туман над ним, туман под ним,
Раскинул пелену.
Хмарь, дымка, пустота…,
Он раб у этого холста,
До той поры, пока душа пуста,
Пока Зима не отпустила его с холста.
Нет, не скорби и не жалей
Своей земли последних дней.
Пусть умирает старый мир,
Он тих и вял, ослаблен, стих,
Постигнув тайны бытия,
На одре смерти лег, и сник,
Весь исхудал, торчит кадык,
Скукожился, совсем притих,
Стал жалок выдохшийся лик.
Он, выживший из сил старик,
Свой опыт жизненный остриг,
Слил с проводов иссякший ток,
Скрижалей пройденных виток,
Смотав путь жизненный в моток,
Собрал пожитков в узелок,
С собой в путь долгий поволок
Лиловый лотос
На закате случайно сбросивший цветок.
Утихла жизни кутерьма,
Пришел Мороз, и с ним Зима.
Сей сон цветка холодным был,
Он по страницам жизни выл.
Подобно волку на горе,
Холодной ночью при луне,
По форме вытянув хребет,
Встряхнул загривка седину,
Сглотнув обильную слюну,
Тянул плач смерти в глубину
Взяв в собеседницы луну.
Листал с тоской прожитый путь,
Что не убавить, ни отнять,
И некого винить, пенять…,
Но, память жжет, не поменять,
Сил нет совсем, иссяк,
Хватило б песню отстоять,
Последним мигом просиять,
И, все, что было – потерять,
Приняв итог, уйти в чертог
Иных просторов и миров,
Где дух без плоти и оков
Парит в пучине облаков
Среди галактик и комет
На протяженье долгих лет.
Смотрел в последний раз, вздыхал:
«Устал, устал…, я жить устал…».
Мир угасал, как бабье лето сентября,
Как ремесло изжившее себя.
Да, он устал, и сбросил цвет
В пучину, бездну долгих лет,
Как будто с плеч стряхнул жакет.
Окончено! Закрыт сюжет!
Снег шел и шел густой,
Звучала панихида с небес,
