– И вы?..
– Погубить семью – дело не хитрое… А Шуру я… Шуру я еще пуще…
Маруся гладит его по руке, по плечу, по голове.
– Дядя Петя, не надо! Ну дядя Петя, у меня сегодня такой день!..
Дворкин вскидывает голову.
– Сказал дядя Петя, что вытащит тебя из колхоза – и вытащил!
Кричит официантке:
– Девчонка! Тащи печенку!
– Дядя Петя!
– Не бойся, Дворкина тут все знают!
Официантка, наклонившись над столом, ставит тарелки. Дворкин кладет ей пониже спины широкую мясистую ладонь.
– Вот так же в Казачинском пороге играет корма моего лихтера!
– А больше у вас ничего не играет в Казачинском пороге?
– Играет! Еще как играет! – восторженно кричит Дворкин.
Официантка уходит, крутя высоким, как у крольчихи, задом, то ли по привычке, то ли специально для Дворкина.
* * *
С широкобортного парового лихтера с грузовой стрелой на пологий берег брошены прочные мостки. В гору, к деревянным домам, над которыми возвышается тусклый купол полуразрушенной церкви, ведет пыльная дорога, запруженная грузовиками и телегами.
На лихтер грузятся лодки, бочки с солью, с сетями и пустые, под рыбу, доски и брусья, – все, что свезено на берег. У паровой лебедки орудует рычагами человечек в синей спецовке со сморщенным лицом – Кузьма, помощник Дворкина.
– Вира помалу! – кричат ему с берега. – Да не дергай ты так, растуды твою душу!
– Майнай-майнай потихоньку! – доносится затем с палубы. – Да чтоб у тебя руки отсохли, лебедчик хренов!
На тонких губах Кузьмы счастливая улыбка; можно подумать, что ему доставляет удовольствие вызывать на себя ругань.
На берегу собираются бригады по 7 – 10 человек, в основном немолодые мужики, но есть и женщины – жены бригадиров, поварихи. Есть и женская бригада. Голос бригадирши, статной женщины с обветренным лицом, звучит уверенно, зычно.
С лихтера по мосткам спускается пожилой мужчина, одетый, несмотря на сухую погоду, в плащ-дождевик. Он переходит от одной бригады к другой, что-то объясняет, показывает. Бригадиры кивают, дают команду своим, начинается передвижение.
Догорают костры, у которых многие провели по несколько ночей. Снуют ребятишки в коротких штанишках на помочах, крутятся цыганки, зазывая погадать. Похоже на базар, который совсем неподалеку, через несколько улиц. Тут и зеваки, и знакомые рыбаков, и предприимчивые мужики:
– Слышь, паря, отойдем-ка!
– Че надо?
– На пару хвостов договоримся?
– Не, без пользы, у нас по счету, все рыбкопу сдаем – за руб-коп.
– Ну себе же ты привезешь?
– Себе – само собой! Пару бочек – как пить дать!
– Так что тебе стоит на пару хвостов больше?
– Ладно, встретишь, только расчет сейчас. Вон к моим бахилам поставь незаметно.
Вскоре у болотных сапог рыбака как бы сама собой оказывается вытертая хозяйственная сумка с «расчетом» – две бутылки водки с сургучной головкой.
С берега спускается парнишка в хромовых сапожках, что утром паясничал перед крыльцом отдела кадров. Его внимание привлекает женская бригада. Он, пританцовывая, подходит к бригадирше, тянет руку:
– Познакомимся! Павел! Кочегар широкого профиля!
Бригадирша оборачивается, оглядывает его с ног до головы и, под смех товарок, добродушно басит:
– Не гудел, а уже чалится!
Парень ловко выходит из щекотливого положения, шлепнув ладошкой по сапогу, – таким движением обычно заканчивается пляска, и движется дальше, к трапу.
На кухне баржи-тюрьмы шкиперша, дородная женщина с плоским лицом и пучком жиденьких волос на затылке, готовит немудреный обед. Двое детей, девочка постарше и мальчик, терпеливо ждут. За русской печкой на лавке сидит седой бледнолицый зэк в чистой застиранной робе.
