– Думали, война кончится, все полегче будет, – говорит шкиперша без всякого выражения. – А нам, как тем медным котелкам, видно, всю жизь терпеть.
– Претерпевший – он спасется, – доносится из-за печки слабый голос. – А кто терпеть не умеет – сам погибнет и род свой не сохранит.
– Вот он – мой род, что он видит? – показывает шкиперша на детей. – Иной раз идем, а на берегу пионерские лагеря, пионеры в белых рубашках с красными галстуками строем идут, а мои – всю жизнь в зоне. Хуже зэков, прости господи…
– Где дух Господень, там и свобода. Счастье да радость надо в себе найти, дух свой поднять, тогда и возрадуешься сама и детям своим свет откроешь.
– Уж не знаю, как мне свой дух-то поднимать. С утра до вечера на ногах: то учалка, то погрузка, сварить, накормить, постирать… На вахте стоишь и трясешься: как бы на мель не сесть, как бы не пробиться. И не за жизь свою да детей боишься, а что начнут таскать да допрашивать, и не дай бог кого из начальства прогневить!..
– Всякая власть – она от Бога дадена. Посуди сама, кто ты без божьего наставленья? На то она и власть, чтобы напоминать…
С треском распахивается дверь. Молодой зэк с широченной улыбкой на нахальном лице выхватывает из-за пазухи добрый шмат мороженого мяса.
– Во, мамонта добыл! Свари, мать, поскорей, да своим оставь, – кивает на замерших у стола шкиперских детей.
* * *
В зале ресторана появляются Дима и Андрей. С недавно отпущенной бородкой Дима похож на юного витязя. Андрей – с длинным искривленным носом, с жидкими распадающимися волосами – напоминает попа-расстригу.
С «бородатых» столов машут руками:
– Андрюха, к нам!
Но Диму влечет к Марусе:
– У вас не занято?
– Дядя Петя, у нас не занято?
– Смотря для кого. – Дворкин оглядывает Диму и Андрея. – Прошу!
– Спасибо, – с иронической улыбкой произносит Андрей. Дима остолбенело смотрит на Марусю:
– Куда я попал?
– Ты попал в ресторан «Садко», мой юный друг.
– О нет, нет! Я попал в девятнадцатый век! Мне всегда грезилось…
– Синонимы, пожалуйста, – просит Андрей, усаживаясь.
– …мнилось, мечталось, дримилось…
– Дримилось – это хорошо, – кивает головой Андрей.
– …что я однажды встречу вас – именно в таком вот платье в горошек, с длинной косой чисто вымытых волос…
– Я, правда, только позавчера была в бане, – смущенно, испуганно, радостно говорит Маруся.
– В курной? – с надеждой спрашивает Дима, усаживаясь напротив.
– Курная – это изба, а баня бывает черная, – поясняет Андрей.
Маруся смеется. Ей нравится этот светловолосый красавец. Она никогда таких не видела, а уж слышать такое!..
– У нас хорошая баня. Правда, дядя Петя?
– Ты еще не знаешь, какая у меня баня!
– А вы, – Дима смотрит на Дворкина чистыми глазами, – банщик?
– Нет, молодые люди, я не банщик. Но баня у меня есть. У меня много есть, чего вам и не снилось. Вы на Севере бывали?
Андрей усмехается, а Дима простодушно выкладывает:
– Нет, но как раз собираемся.
– Так вот, когда соберетесь да доберетесь, то спросите у первого встречного: кто такой кум Дворкин?
– Это ваша фамилия Кумдворкин?
– Кум это значит кум, родной человек. Кум Дворкин.
– И кто же вы?
– Нет, вы спросите об этом на Севере. В Карауле, в Усть-Порту, в Хатанге, в Воронцово, в Сопкарге, и вам скажут: Кум Дворкин – это…
Все замирают.
– Кум Дворкин – это…
Маруся в нетерпении топает ногами.
– Кум Дворкин – это человек!
Дима и Маруся одновременно начинают бить в ладоши. Маруся в порыве чувств целует дядю.
