Снег в августе - страница 11

– Да клянусь, – сказал Джимми Кабински. – Мне дядя рассказывал.

– О, – сказал Сонни, закатывая глаза за спиной Джимми, чтобы это видел Майкл. – Твой дядя. Тогда совсем другое дело.

Дядя Джимми был старьевщиком. Он зарабатывал на жизнь, подбирая старые газеты, лопнувшие велосипедные колеса и неисправные радиоприемники, а затем складывал все это в тележку и перевозил в какой-то склад у воды. В последний год войны ребята нещадно над ним стебались. Во-первых, у него были длиннющие руки, покатые плечи, а туловище всегда наклонено вперед, даже в те моменты, когда он не тащился за тележкой по окрестным холмам. Во-вторых, у него не было ни жены, ни детей, и он не посещал бары, чтобы пообщаться с кем-нибудь. И, наконец, он был уродлив – или так было принято считать: глаза глубоко сидели под нависшим лбом, широкий нос картошкой постоянно полыхал гневом, уши напоминали пару пепельниц, плюс еще и желтые зубы. Ребята между собой называли его Франкенштейном, кроме как при Джимми. Когда Джимми поселился у него, поскольку всем «пи-элам» был необходим спонсор, старьевщик стал Дядей Франкенштейном. Никто не дразнил его, когда Джимми был где-то рядом, – из уважения к Джимми, родители которого погибли в войну.

– Как думаешь, сколько намело на Эббетс-филд? – спросил Джимми.

– По верхнюю трибуну, – сказал Сонни, подмигнув Майклу. – Моя бабушка по радио слышала.

– По верхнюю? – переспросил Джимми. – Да ладно тебе, это же с шестиэтажный дом получается!

– Побольше, чем в гребаной Польше! – выдал Сонни, сталкивая Джимми в сугроб. – Так там еще и ветер дует, все сносит на левое поле. Богом клянусь!

Вскоре они уже бесились в снегу, падая лицом в его белизну, кидаясь снежками друг в друга и в прохожих. Дети выходили из подъездов с салазками, направляясь к Проспект-парку. Трамвай медленно пробирался по Эллисон-авеню. Откуда ни возьмись прибыли несколько автомашин с цепями, натянутыми поверх шин. Непобедимый Джо, громадный и мощный, в меховой шапке и тяжелой военной шинели, пришел взглянуть на свой салун и уставился на вывеску, упавшую на тротуар. Он покачал головой и пнул ее ногой. Затем открыл дверь и вошел внутрь. Спустя минуту он появился на улице с двумя лопатами. И крикнул через улицу:

– Эй, бездельники, балбесы ленивые, подзаработать хотите?

Предложение было принято: двое машут лопатами, а тот, кто свободен, греет руки. Майкл разгреб снег вокруг упавшей вывески – она была два фута в высоту, три в ширину и фут в глубину. Неоновые буквы разбились, на жестяных боковинах – вмятины, стальные тросы оборваны, и все это из-за чертова ветра. Затем он начал прокладывать дорожку для пешеходов, сталкивая легкий снег поближе к водостоку. Но под мелким снегом, наметенным в финале бури, оказался слой слежавшегося, со льдом. И этот снег никак не поддавался.

– Давай попробую, – сказал Сонни. Он взял у Майкла лопату, вонзил ее под снежную корку, встал ботинком на верхнюю кромку совка и надавил. Снег подался. – Видишь? Нужно снизу.

– Я доделаю, Сонни, – предложил Майкл.

– Не отдам, самому нравится, – засмеялся тот. – Помоги Джимми.

Когда работа была сделана, Непобедимый Джо снова вылез наружу.

– Вас, балбесов, уже можно в дворники нанимать, – сказал он. Вытащил из кармана доллар и выдал его Сонни. – Валите-ка по бабам.

Он развернулся и еще раз пнул вывеску.

В конфетной лавке Словацки оказалось полно народу, и они прошли мимо, направившись в другой квартал, к мистеру Джи. Его магазин был поменьше и потемнее; Сонни купил плитку шоколада «Кларк», Джимми приобрел пакетик арахиса, а Майкл – коробочку «Гуд энд Пленти». Мистер Джи сидел на кассе и читал «Нью-Йорк пост». Он был маленьким коренастым старичком, почти совсем лысым, печальные глаза смотрели из-под очков без оправы. На Эллисон-авеню его считали чудаком: говорили, что он болеет за «Джайнтс», а дети его посещают колледж. Это было действительно странно: в окружении Майкла болели только за «Доджерс» и уж точно никто не учился в колледже. Странным было и то, что мистер Джи читает «Пост», в то время как вся округа черпала мудрость в «Джорнел америкен». И то, что он со своей женой жил в маленькой квартирке с задней стороны лавки. Поговаривали, что она «ездит на работу», из чего следовало, что она трудилась в каком-то офисе – то есть вставала рано утром и направлялась к станции подземки в костюме или платье. Из этого также следовало, что они могли себе позволить и обычную квартиру, но все денег не хватало, чтобы перебраться в нее из подсобок конфетной лавки.