Снег в августе - страница 9

Затем Майкл преклонил колени на алтаре, и отец Хини положил и ему на язык кусочек причастного хлеба. Майкл не стал закрывать глаза, лишь прищурился. Он видел толстые пальцы клирика, желтые от сигарет. И вспомнил грязные ногти рабби. И подумал: может быть, водопроводные трубы в синагоге замерзли и полопались, как водостоки на арсенале, и он сидит без воды. А может, ему нельзя мыть руки. По той же причине, по которой нельзя включать свет. Однако помощь ближнему значится в катехизисе как проявление милосердия, не правда ли? Даже если он, рабби, еврей. Все равно это должно засчитываться. Ты ведь должен помочь нуждающемуся. Нищему. Больному. Он ведь выглядел нищим, не так ли? И ему нужен был кто-то, чтобы включить свет. По какой-то таинственной причине. Запрещено, мол… Загадка произошедшего в синагоге стала занимать его еще больше после того, как он проглотил размякший хлеб. Рабби не был Свенгали. Не был он и Феджином. Но он был странным и таинственным, как герой какой-то книжки, бородатый хранитель секретов. И Майкл подумал: я хочу знать, что это за секреты.

Наконец месса была окончена. Отец Хини побормотал: «Ite, missa est»[4], и Майкл ответил ему: «Deo gratias»[5], и клирик шагнул с алтаря, а Майкл последовал за ним. В ризнице, где стоял мраморный столик и керамическая раковина, отец Хини начал снимать свои облачения: казулу и пояс, амис и альбу. Подо всем этим у него оказался бежевый свитер-водолазка и черные брюки. Его черные ботинки были в пятнах от высохшей соли. Он вздохнул, достал из кармана брюк пачку «Кэмел» и чиркнул деревянной спичкой о подошву ботинка. Глубоко затянулся. В воздухе запахло табачным дымом.

– Спасибо, молодой человек, – сказал он, задвигав глазами под оплывшими веками. – А кстати, как ты умудрился добраться сюда утром?

– Пешком, святой отец.

Святой отец глубоко затянулся и выпустил идеально ровное колечко дыма.

– Да ну, пешком? Сколько кварталов?

– Восемь.

– Неудивительно, что опоздал, – сказал падре, подняв брови. – Помолись за души, что в чистилище.

– Уже, святой отец. Уже помолился.

– Надеюсь, ты включил в список и меня, – сказал клирик без тени улыбки. А затем схватил свою армейскую шинель и вышел наружу, чтобы пересечь заснеженный двор и оказаться дома.

А Майкл сделал еще не все, что должен был. Поскольку месса была последней в этот день, он вернулся в алтарь и затушил обе свечи штуковиной на длинной ручке, которую служки называли «святой гасильник». Старухи уже ушли. Похоже, что они вознеслись в темноту, как восковой дым от свечей, которые он затушил медным колпачком гасильника. Глядя в темноту, он представил себе стропила, полные дымных старух с волосами, растущими из подбородков. Их там сотни. Тысячи. Их шепот – итальянский, польский и латынь, и всё о покойных мужьях и умерших детях. Будто состарившиеся ангелы, которым не позволено умереть. Он ощущал их запах – запах свечей.

Майкл быстро сошел с алтаря, преклонил колена и вернулся в пустую ризницу. Он снял через голову стихарь, повесил подризник в шкаф и переоделся в уличную одежду. Прежде чем уйти, он выключил свет в алтаре и убедился, что лампы не горят. А затем сверху, из темноты, он услышал стон ветра. И через стон прорывался голос: «Пожалуйста, – слышалось ему. – Пожалуйста, нужен помощь».

В тот день в белом завывающем мире, пока мама отрабатывала свою смену медсестрой в больнице Уэслиан, Майкл Делвин пребывал в одиночестве в гостиной, валяясь на линолеуме у керосинового обогревателя. Под голову он подложил сложенную вдвое подушку. Рядом лежала стопка комиксов о Капитане Марвеле. После своего возвращения с мессы, долгожданной яичницы с ветчиной и маминого ухода на работу он занялся поиском выпуска, где рассказывалась история первой встречи Билли Бэтсона с Шазамом. Точнее, он нашел эту историю в пересказе: у него не было драгоценного первого номера журнала «Уиз комикс», выпущенного давным-давно, когда война еще только началась. В этом пересказе, сделанном для спецвыпуска книжки о Капитане Марвеле, человек в черном костюме присутствовал, но он натянул на лицо шляпу для маскировки. И ничем, кроме черных одежд, не напоминал ни рабби с Келли-стрит, ни волшебника Шазама. Волшебник был намного старше, с белой, а не черной бородой, и одет он был в длинный развевающийся плащ. Рабби был моложе, более плотно сложен, а голубые глаза и роговые очки делали его похожим скорее на школьного учителя с Дикого Запада, чем на египетского волшебника. На кого-то, кто учил грамоте Авраама Линкольна.