Снежные обозы - страница 17



Цветы ей дарит, ласков, смел.
Его коварная гадюка
На «праведный» прицел взяла…
Я исцелился – Бог порука!
А та старуха померла.

«Пора вздыхать, кряхтеть, болеть…»

Пора вздыхать, кряхтеть, болеть,
Стоять с клюкою на бугре.
Ладонью годы не стереть,
Как будто слезы на щеке.
Нe надо устремляться вдаль,
Уже не мучает вопрос:
Не люб кто, а кого-то жаль,
А кто-то рос и… не дорос.
…Гляжу, не напрягая взор,
И в том-то надобности нет.
Летит минувшей жизни сор
И закрывает белый свет.

«Буду я платки вязать…»

Буду я платки вязать,
И на рынке продавать,
И с товарками ругаться —
Цену «скинул» я на двадцать!
Деньги положу в сбербанк.
Накоплю. Куплю я танк,
И на нем я покатаюсь
Лихо по родному краю!
И найдут свои концы
Мерседесы и дворцы!
Будет весело кругом!
А потом…
Танк я сдам в металлолом.

«Надо день хотя б не жрать…»

Надо день хотя б не жрать,
Посуммерничать с лучиной,
Зря не ездить на машине —
Ноги есть, чтобы шагать.
А споткнулся – разорвал
У рубахи новой полы,
Не беда – походишь голый,
Не такое ты видал!
И дыми себе, дури,
Пачкай щеки сажей!
Кто-то громко скажет
Вместо «будь здоров!» – «умри!».

«Гнев человеку не присущ…»

Гнев человеку не присущ,
Он слаб, поднять чтоб это чувство.
И в этом смысле даже уж
В сравненье выглядит, как чудо.
Ведь тот же уж – он Бога тварь,
Он ближе к Богу и роднее.
О том все люди знали встарь
И были потому сильнее.
Гнев – божье, вправе Он один
Являть ею во имя жизни,
Растопит солнце горы льдин,
Зажгутся огненные брызги!

«Мы все на привязи у быта…»

Мы все на привязи у быта,
Алкаем пену будних дней.
В нас гордость нежная убита,
Мы непохожи на людей.
Мы обросли, как обезьяны,
И речь утратили вовзят,
Дремучие нас поглотили пьянки,
Врагами стали брату брат.
И нам единый жребий выпал:
Всем скопом выйдя на поветь,
Последний яд проклятья выпить
И равнодушно умереть.

Ловля раков

Кто когда-нибудь раков ловил
Не бреднем и не удочкой длинной?
Нy а как еще? Я не забыл
За житейскою завесью линий.
Это просто… Особенно коль
Голод после войны, жрать охота.
Пацаны, босоногая голь,
Шли гуртом к бузулукскому броду.
Порассыпавшись под бережком,
Разумеется, всяк голяком,
Мы ныряли, где срезана круча,
Рак глазища воинственно пучил,
А порой нападал, и щипал,
И мгновенно в провал пропадал,
Взбаламутивши толщу воды, —
Обнаружить попробуй следы!
Удавалось нам хитрость раскрыть,
Надо только упорными быть,
Помнить, что ты не кушал с утра,
Подкрепиться настала пора
«Шейкой раковой», сочной клешней,
Золотистою мелкой икрой.
Плотный глинистый брус. Ты ползешь,
Углубленье ощупкой найдешь.
Нет, не то! Ты всплываешь наверх,
Свежий вдох, в мыслях бодрое: «Верь!»
Но стихия диктует свое,
Утверждает: «Наивный! Вранье!»
Кислородом запасся – глоток,
Вот он, новый исполнен нырок.
Вот нащупал – желанна нора,
Взять добычу созрела пора.
Сунул руку… как льдинка, скользит —
Затаился, какой паразит!
Драпанул мимо к свету ужак,
Что тут делал затворник-дурак?
Во вторую ты нору полез,
Тут тебе еще больше чудес!
Крыса цапнула… и наутек,
Только хвостик мелькнул – поплавок!
Всплыл ты, легкие вновь зарядил,
Чуешь, в теле убавилось сил.
Кто-то радостно крикнул: «Поймал!»
Повезло же ему! Знать, удал!
Ты в глуби. Шаришь. Брус-монолит
Не сулит ничего, он молчит.
Но Господь заприметил тебя,
За сиротство и бедность любя,
И желанный гостинец послал.
Из укрытья не сразу достал
Рака – он защищался клешней,
Кровь в воде расходилась струей.
Знал ты, если упустишь его…
«Потерплю, – думал ты, – ничего…
Как же можно? Сестренка и мать —