– Красиво, – вздыхает мама.
Потом поправляет прическу и добавляет:
– Все цветы вытоптал, наверное, пойду посмотрю.
Я иду за ней. Потому что мне все равно все еще страшно.
В столовой мы видим, как по лестнице из кабинета спускается отец. Он в черных трусах и белых валенках на босу ногу, а в руках у него двустволка:
– Уведи девочку, я сейчас буду стрелять, запритесь в спальне.
Мама пожимает плечами и молча выходит в сад, откуда пахнет летом, цветами и ночью.
А отец потом долго скребется у дверей нашей спальни, которую мама запирает всегда изнутри. И я так и засыпаю под умоляющее: «Ася, открой» и спокойное: «Шура, ты разбудишь девочку».
А перед глазами у меня стоит ночной сад, как будто бы я побывала в другом мире.
После этого покушения мама завела сторожа – смесь болонки с терьером, – купленного за пятьдесят копеек на базаре. Сторож с гордым иностранным именем Блэк устраивал маму по всем параметрам: он быстро сообразил, что нужно ходить по дорожкам, а не по грядкам. А если только во двор кто-то проникал в надежде поживиться яблоками, если уж не ограбить, сторож тут же прыгал через открытое окно спальни вовнутрь и прятался под мамину кровать. И уже оттуда начинал храбро лаять. И мама тут же отправлялась в сад наводить порядок – тот случай с жалким вором только убедил ее в том, что бояться нечего.
Она никогда ничего не боялась.
Помню, я училась уже в Москве, мама была совсем немолодой, жила одна в нашем большом доме, окруженном старым садом. И вот я приезжаю ночью на такси из аэропорта, дверь не заперта, как это всегда у мамы принято, а из отцовского кабинета наверху – отец на то время уже умер – раздается мощный храп.
– Кто это, мам? – спрашиваю я в изумлении.
– Тише, разбудишь. Сирота один. Приехал, никого не знает, денег нет, ночевать негде – я и пустила.
Сироту я все-таки разбудила и выставила – килограмм сто с наглой рожей и вороватыми заплывшими глазками.
Но факт остается фактом: никто и никогда не причинял маме зла. Доходило до того, что однажды, когда она потеряла в магазине сумочку с деньгами и ключами от дома, не успел дядя Миша поменять замок в двери, как принесли сумочку – не только с ключами, но и с деньгами. Причем маму это нисколько не удивило, она поблагодарила, как всегда, немного рассеянно. Такое у нее всегда было лицо – будто бы она не здесь.
Однажды на базаре мы стояли в очереди за живыми курами – привозили огромные клетки и оттуда продавали. И вот хохлушка, которая торговала, взъярилась на маму за ее вид.
– Ну и какую птицу вы хочете, дамочка, я ваших мыслей не читаю. Вы мне покажите, какую вам выбрать?
Мама, не моргнув глазом и не переменив выражения лица, ткнула в самый низ:
– Вот эту, пестренькую.
Очередь заволновалась.
Потная и злая торговка заныряла на самое дно метровой высоты клетки, переполошила птиц, а мама так же рассеянно показывала:
– Нет, не эту, та перебежала в другой угол.
При этом у нее и в мыслях не было поглумиться над торговкой, как и в мыслях не было, что она таки поглумилась над ней. Она спокойно взяла курицу, и мы пошли восвояси, в то время как очередь разделилась на две партии: за нас и за торговку. Были еще и резонеры, которые качали головами: «Такая уж дамочка, что с ней поделаешь».
Думаю, если бы очередь узнала, что курица маме нужна, чтобы вынимать из грядок зловредных «медведок», которых, на мамин взгляд, в тот год развелось чрезмерно, резонеры бы победили, хоть и были в меньшинстве.
