Папа с дедушкой что-то ремонтируют, белят и красят в маленькой комнате. Бабушка шьет на машинке очень маленькие простынки и какие-то длинные полоски из марли, которую она складывает в несколько раз, а потом прострачивает.
Ну, а я занята более важными делами.
Так вот, кто такие «чебуреки»: на Подгорной улице есть несколько дворов, в которых стоят добротные кирпичные дома под нездешними плоскими крышами, с небольшими стрельчатыми окнами, с причудливыми сооружениями во дворах, похожими на огромные печки в земле. Я ничего еще не знаю об армянской общине, живущей здесь с незапамятных времен. Мы их называем «чебуреки», потому что нас постоянно этими вкуснейшими чебуреками угощают мамы наших чернявых кучерявых подружек с нездешними именами – Ануш, Изольда, Марго. Нам весело и интересно вместе. Мы бегаем к колонке с водой и, нажав сверху вниз на кран-рычаг изо всех сил, освобождаем мощный поток воды, и он ударяет в землю, а мы брызгаемся и визжим от восторга. И в этот момент из ворот выскакивает баба Степанида, похожая на злую ведьму – у нее классические седые космы из-под платка и крючковатый нос, свисающий до проваленного беззубого рта, и она так страшно кричит: «Шоб вам луснуть, байстрюки, шоб вам руки-ноги пообрывало! Шоб вы повыздыхалы»… Там еще много чего вслед несется, но мы уже далеко – не догнать ей нас и клюкой не достать.
В один из дней, когда я по случаю легкого апрельского дождика сижу дома и рисую, бабушка вдруг быстро входит в маленькую комнату и говорит что-то дедушке Мойше (а он глухой и носит слуховой аппарат, поэтому бабуля говорит громко), я понять не могу – что именно, потому что говорит она на идиш и только по интонациям понимаю, что что-то случилось. Мой папа выходит на веранду, где я сижу за столом с карандашами и альбомом и говорит:
– Танюша, ты сейчас остаешься дома с тетей Любой (это соседка), а мы все едем с мамой забирать твою сестричку или братика.
Я не была уж совсем наивной дурочкой и понимала, что дети рождаются, и ниоткуда их не забирают. Но зачем всем идти туда, где это происходит? Мама и сама прекрасно может дойти. Вот только ей идти тяжело, живот некстати вырос и мешает. Может, когда-нибудь это пройдет? Или моя мама так и будет с большим животом всю жизнь? За этими размышлениями я почти не видела, что происходило. А тем временем приехал на своей «Победе» дядя Коля Иванов, второй муж нашей тети Раи. Он работал в милиции, и папа бегал на угол к бане – там висел телефон (один из нескольких уличных телефонных аппаратов, имеющихся в этом благословенном городе) и звонил ему, чтобы он приехал и повёз всех «забирать братика или сестричку».
…На следующий день, 25 апреля 1960 года, папа с бабушкой повели меня смотреть сестру. Мы пришли к дому из красного и белого кирпича, папа сказал мне посмотреть вверх, и на втором этаже в окне я увидела маму, а в руках она держала, вертикально, большую куклу с красным личиком и широко раскрытым ртом.
– Смотри, какая красивая, правда? – сказал папа. Я ничего такого уж красивого не увидела, но кивнула, соглашаясь.
…И вот маму с сестрой привезли домой. К моему огромному облегчению, мама была без живота, и я подумала тогда в первый раз, что это мамино преображение, наверное, связано как-то с рождением сестрички. Как показали, преподанные мне позже подругами знания, я была права.
Сестричка спала, ела, купалась в корыте с коричневой водой (мне объяснили, что это череда и ромашка, чтоб ребеночек был чистенький), отправляла естественные надобности, которые повергали меня в шок – такая маленькая, а уже…
