– Кто это накручивает там? – спросил я, обратившись к Ильиной. – Аж уши режет.
– Да отставной подполковник один, – сказала она; лицо её сморщилось, словно от зубной боли. – Сарпушин, кажется, фамилия его, да, так. В каких-то очень важных органах служил раньше.
– А сейчас?
– Сейчас на пенсии по выслуге лет. Донял всех музыкальными развлечениями своими и в нашем подъезде, и в соседних. С утра до вечера гоняет. И на Костика действует угнетающе, чуть не плачет бедный иной раз от этого треклятого музона. Сколько раз увещевали Сарпушина, никаких слов не понимает; встанет только как истукан, вылупит волчьи глаза, и ни слова в ответ.
– А что, не обращались к кому-нибудь, чтобы успокоили вашего доморощенного менестреля, к той же полиции, например?
– Как же, звонили соседи по подъезду. Приезжал полицейский наряд, поднимались к нему. Он, Сарпушин, как показал им своё удостоверение, так они взяли под козырёк, извинились и уехали. Жильцам же, которые вызывали полицию, сказали, что если ещё будут надоедать, то самих арестуют на пятнадцать суток за хулиганство.
– И участкового просили, чтобы урезонил этого типа?
– И того. Тот отмахнулся только, сказал, что не до вас, мол, у него и так полно работы, и что надо проявлять толику терпимости.
– Совсем, значит, нет управы на человека.
– Ой, нисколько!
– Ладно, нет так нет. Тогда мы сами.
Я посмотрел на Михаила.
– Сходим глянем, что там к чему?
– Отчего ж не сходить, – легонько усмехаясь, произнёс мой товарищ. – Да ты здесь будь, я один.
Он направился к выходу и уже взялся за ручку двери и отодвинул ригель замка, но я остановил его.
– Нет, Миша, пожалуй, не надо пока. Давай не сейчас. Вот сделаем дело, ради которого приехали, вернёмся и тогда уж наведём порядок в танковых войсках.
Ильина смотрела на нас внимательным взглядом.
– Какие-то вы, мальчики, не такие, – сказала она. – Необычные, не как все. Есть в вас внутренний стержень какой-то, уверенность в себе особенная. И что-то вы друзья, задумали, к чему-то готовитесь серьёзному, нутром чую. Ой, смотрите, не натворите дел!
– Это вам, уважаемая сеньора, только кажется насчёт «стержней» и «натворения», – сияя медоточивой улыбкой, ответил Михаил. – На самом же деле мы народ смирный, воды не замутим.
– Сказал тоже – сеньора! – негромко воскликнула хозяйка квартиры. – В первый раз простую бабу так назвали. Шутник, однако.
Марья Петровна предложила нам остановиться у неё на бесплатный постой. Мы согласились, и она выдала нам ключ от квартиры – один на двоих. Михаил заявил, что устал с дороги, и улёгся спать на диване в отведённой нам комнате.
Я же позвонил своему другу Петру Вешину, управляющему ольмапольским отделением банка «Трапезит», одного из крупнейших в стране, и договорился встретиться с ним через час в кафе «Огонёк», находившемся неподалёку от главной улицы города. В этом заведении несколько лет назад я впервые увидел художницу Наталью Павловну Верянину, красивейшую девушку, позже ставшую моей женой.
Точно в указанное время я вошёл в кафе. Пётр сидел в углу за дальним от входа столиком. Вместе с ним был Юрий Самойлов, капитан полиции, его двоюродный брат и тоже мой дружбан.
Я подошёл и присоединился к братьям. Никаких бурных приветствий, просто скупо поздоровались, чтобы не привлекать излишнего внимания присутствующих.
– Как ты? – спросил Юрий, пожимая мне руку.
– Отлично, – ответил я. И подумал, что если кто и поможет отыскать «гомо сапиенсов», искалечивших Маткивского, то только он.
