Днём противная сторона не запирала двери ни изнутри, ни снаружи, в чём мы убедились за время суточного наблюдения.
В те же самые мгновения Флеганов и Голованин через окна забросали гранатами караульное помещение и заняли оборону, взяв под прицел зоны по обе стороны от себя. Они были ниже моей позиции, и я хорошо видел каждое их движение.
Внутри склада четверо из обслуги делали какую-то работу. Заслышав взрывы и увидев чужаков, один из них схватился за оружие, но был опережён: две автоматные очереди, и со всеми четырьмя было покончено.
Убедившись, что в складских помещениях больше никого нет, Лошкарин и Воронцов оставили под настилами, загруженными взрывчаткой и снарядами, бомбы с взведённым часовым механизмом и выскочили наружу.
В этот момент из-за склона горы показались трое охранников, бежавших к арсеналу. Одного автоматной очередью наповал срезал сержант Голованин, ещё одного – ефрейтор Капустин из захваченного пулемёта. Создавалось впечатление, что крупнокалиберные пули размозжили голову человека на части – красные фрагменты полетели во все стороны.
Третьего свалил я одиночным неслышным выстрелом, опять же не смертельным. Он уже направил автомат на Голованина и, видимо, начал придавливать спуск, но за долю секунды я опередил его; пули, выпущенные им во время падения, ушли в небо.
Подготовительная работа была выполнена, и предотвратить её последствия не могли уже никакие силы.
Командир по рации дал приказ отходить и подал знак рукой, и все пятеро цепочкой устремились в направлении моей позиции; Флеганов бежал первым, Лошкарин – замыкающим. Я видел их разгорячённые лица и сверкающие глаза.
Когда они преодолели половину расстояния, возле склада показались ещё двое охранников. Оба вскинули стволы и открыли огонь по убегавшим «хауфер нами» – «мягким лапам», как сирийские боевики называли наших спецназовцев за умение незаметно просачиваться сквозь позиции противника.
Несколько пуль просвистели рядом со мной. С визгом ударило по склону слева, на расстоянии вытянутой руки.
Я сразу поймал в прицел первого вражеского бойца, но в этот миг меня ослепил ещё один заряд снега. С секундной задержкой всё же я сделал два выстрела, получилось в определённой степени наугад, интуитивно, но тем не менее мне удалось положить обоих, угодив им по ногам, в область бёдер.
Едва Лошкарин и остальные «мягкие лапы» скрылись за скалой, возвышавшейся метрах в восемнадцати позади меня, раздался такой грохот, что задрожали горы, и над складом взвился гигантский огненный шар.
Машинально я припал к выемке за камнями, служившими мне бруствером. И тут же над укрытием пронеслась ужасная ударная волна, поднявшая град мелкого щебня; казалось, что она снесёт меня с позиции и сдерёт обмундирование вместе с кожей.
Когда я открыл глаза и поднял голову, то увидел, что склада и горы, в которой он был устроен, не существует, что на их месте – огромная дымящаяся воронка с каменными обломками, а высоко в небо поднялось чудовищных размеров грибовидное облако чёрного цвета.
Откровенно сказать, зрелище было не из приятных, угнетающе действовавшее на психику и заставлявшее вспомнить об атомном взрыве.
Кое-как встав на ноги, я потащился к скале, за которой укрылись мои сотоварищи.
Главное, все были живы. Только ефрейтор Флеганов получил лёгкое осколочное ранение в голову, на пару сантиметров выше правого виска – от взрыва собственной гранаты, – и половина лица и шея у него были залиты кровью. Его перевязали, кровь смыли; он чувствовал себя в общем-то удовлетворительно.
